Я снова вспомнил двух шестилетних малышей, забившихся под покатую крышу сарайчика во дворе нашего дома и молча смотревших на меня большими глазами, загадочно блестевшими в темном, затянутом паутиной, углу пристройки. Я вспомнил, как спустя несколько лет они застали меня в том же дворе, где я в одних шортах, весь в машинном масле, чинил, обливаясь потом, свой велосипед, и как они снова втиснулись в тот же угол, прижав колени к подбородку, и как их четыре глаза светились от радостного изумления: «Смотри, Рафаэль, мы еще помещаемся!» Мы не виделись несколько лет, но они первым делом залезли под крышу пристройки, и им было наплевать, что свисающая лохмотьями многолетняя паутина цеплялась за их волосы!
И теперь я представил их в своей розовой бонбоньерке, радостных возбужденных, играющих в кроликов, сошедших с чашек их раннего детства: Флопси, Мопси, Питера и Ватного Хвостика, — спорящих до хрипоты, кто будет Флопси, а кто Мопси, так как Питером был всегда я. Мы уже играли в эту игру в доме у Дефонтенов, но кто же будет Ватным Хвостиком? А Ватным Хвостиком будет тот, кого поймают за хвост! А еще я представил, как они, согнувшись в три погибели, пролезают в проход между кроватью и стеной, опускают на себя откидную сосновую доску, сооруженную господином Хосе, ерзают на месте, стараясь подтянуть под себя ноги и руки, которые стали гораздо длиннее с тех пор, как они прятались под крышей сарайчика, или как они, извиваясь, заползают под мою кровать по аналогии с давними играми под калифорнийской кроватью. Замечательная картина — великаны под кроваткой гнома! Я даже видел, как их руки осторожно скользят по розовому одеялу, стягивают один из моих носков, моих длинных носков, пахнущих каштаном, очень сильно пахнущих каштаном, и, — черт возьми! — может, они начнут по очереди душить им друг друга или же лягут друг на друга, сделав то, что совершили под калифорнийской кроватью, и что, уверяли они, никогда больше не повторилось. И я верил им, сомневаясь даже в том, что и первый раз-то был, — вот о чем я думал, когда госпожа Мария, краснея от волнения, проявляла, как добрая и честная хозяйка, заботу о молоденьком квартиранте.
И я поспешил сказать: «Нет, что вы, об этом не может быть и речи, госпожа Мария», не может быть и речи о том, чтобы пустить сюда Камиллу и Лео, которые превратят комнату вашей дочери в норку для Флопси, Мопси, Питера и Ватного Хвостика, очаровательных британских кроликов, о которых вы никогда не слышали. Однако сегодня, когда мне нужно было вернуть конспекты Паоле, нормальной и отзывчивой девчонке, с удовольствием занимавшейся любовью, я согласился бы, чтобы моя комната была не такой розовой, а стала бы голубой, или зеленой, или совершенно белой, и я смог бы позаниматься здесь с Паолой или заняться с ней чем-то другим, если бы мои хозяева задержались в гостях у родственников.