Признанные писатели прерывают свои витиеватые речи и, поскольку это не к ним обратились с почтительной просьбой, вжимаются, словно обманутые женихи, в свои кресла. Наташа замирает в нерешительности, не находя сразу ответа, хотя могла, как любой преподаватель, небрежно обронить: «Пусть сначала напишет свои двести страниц, а потом посмотрим», но она, моя избранница, человек другой закалки. В это время одна из лицеисток, совсем еще девочка, правда, девочка, интересующаяся серьезными вещами, иначе она не пришла бы сюда с одноклассниками, кричит звонким и дерзким голосом: «Тогда получается, мадам, что триста страниц — это третья веха, не так ли?» — «Что вы хотите этим сказать?» — кажется, с нисхождением шепчут признанные писатели, готовые поиграть в кошки-мышки с хорошенькой спорщицей. «Так вот, эта веха — встреча с читателями, публикой, ну, как здесь!» — с торжеством в голосе произносит девчонка. Вот это да, восхищается Рафаэль, а у нее голова работает что надо!
До свидания, прекрасная незнакомка, до свидания, мой незнакомый друг, я уже слышу, как ко мне стучится реальность, слышу свою квартирную хозяйку, мне надо вернуть ей кастрюльку, но не уходите далеко, оставайтесь рядом со мной, и ты тоже, Наташа, вы мне очень нужны.
Мадам Мария частенько говорила: «Время знает, что делает». А ее муж любил уточнить: «Уж такие сейчас времена», сопровождая свои слова то вздохом, то покачиванием головы, то еще каким-нибудь жестом. Они прекрасно говорили по-французски и вряд ли вкладывали особый смысл в слово «время». Речь шла не о смене времен года любимой теме бесед жителей моего городка, и не о дожде, граде, капризах погоды, прогнозах на урожай, а о том, что составляет нашу жизнь. Повседневную жизнь маленького человека — для госпожи Марии, и жизнь всего человечества — для господина Хосе.
Поначалу они меня раздражали: пилят и пилят одно и то же. Студенты, даже такие безалаберные, как я, очень быстро привыкают к четкой формулировке предложений, и пусть не всегда сами следуют этому правилу, но быстро вычисляют тех собеседников, которые его не соблюдают. Проверяя работы студентов, преподаватели часто сопровождают свои отметки замечаниями: «слишком расплывчато», «требует уточнения». Я всегда испытывал желание обронить в разговорах с квартирными хозяевами: «слишком расплывчато», «требует уточнения», пока однажды со всей ясностью не осознал, что интуиция, которую не дает никакое образование, помогала им четко очертить те границы, в которых протекала моя жизнь.
Время, которое знает, что делать, было моим временем в той вялотекущей жизни, когда мы с Полем бесцельно бродили по тихим улочкам нашего городка. То было время, с которым я никогда не был в ссоре и спокойно ждал, что оно предложит мне в следующий момент. Наши желания совпадали, я чувствовал себя в нем, как в колыбели, не обращал внимания, когда его бег немного ускорялся, и даже когда умер мой отец, — единственном рывке, который оно сделало, я знал, что оно вскоре вновь убаюкает меня своим неторопливым бегом. И даже когда оно нарушило скорость с прибытием в нашу школу Лео с Камиллой, когда я узнал, что оно способно меняться, время все равно знало, что делает, оно оставалось моим временем, слышавшим биение моего сердца. Но оно было также временем Поля, Лео с Камиллой, Дефонтенов, моей матери и бабули, и многих других, о которых я рассказывал.