— Он погиб, вместе с моей матерью. Их похитили, а затем убили.
— А тебя как зовут?
— Анна.
— Это я знаю, а фамилия?
— Дельгадо, но это не фамилия моего отца.
— А почему ты не носишь его фамилию?
— Это опасно для меня, надо подождать…
— Подождать чего?
— Когда уладят дела моих родителей, это очень сложно объяснить.
— И ты живешь одна?
— Да.
Я с изумлением слушал этот диалог. Камилла учинила настоящий допрос Анне, а та отвечала четко, быстро, но такой натянутой я ее никогда не видел. Лео нахмурил брови: «Ладно, Камилла, довольно».
— Это так грустно, — заключила Камилла.
И я узнал голос моей настоящей Камиллы, искренний и полный участия, и тотчас же злой ветер утих, атмосфера слегка разрядилась, но время от времени порывы ветра давали о себе знать, резко меняя направление, — слово, которое часто упоминала моя мать, говоря о моем будущем. Ненавистное слово «направление» снова всплывало, как утопленник, в моем сознании, но в этот вечер я не ощущал никакого направления, а опять погружался в трясину печали, терял под ногами почву и не знал, за что уцепиться в этой жизни. Но разве Анна не говорила мне, что ее мать была актрисой? И что ее родители погибли в авиакатастрофе? Или я что-то перепутал?
Лео тоже был на взводе — пицца, которую он поставил разогревать в духовку, подгорела, он попытался было приготовить спагетти, но переварил их, в результате мы все выбросили и снова заказали пиццу по телефону. «Ее привезут теплой, разогревать не придется», — как-то не очень убедительно произнес Лео. В ожидании пиццы мы не знали, чем заняться. Анна все еще сидела на ковре, перебирая фотографии с Бала колыбелей. Она подолгу рассматривала каждую из них, потом принялась перебирать диски, потом опять вернулась к фотографиям. Вдруг она все бросила, обхватила голову руками, и занавес из волос упал на ее лицо. Такой я увидел ее в первый раз на ступеньках спортзала.
Камилла неожиданно произнесла: «Извини за мое любопытство». Анна подняла голову: «Раньше я не была одна, у меня был друг, но он уехал в Японию». — «Вот как, — усмехнулась Камилла, — но теперь у тебя появился новый друг, не так ли?»
И снова подул колючий ветер; я не понимал, что за новые нотки проскальзывают в голосе Камиллы. Она посмотрела на меня, и я вдруг снова увидел ее шестилетней девочкой в белоснежном платье. Над нами скрипят качели, а мы стоим на гребне горы, понимая, что сейчас упадем, но не знаем, в какую сторону, — я что-то совсем запутался. Новый друг? Кто? Я? Лео? К чему она клонит? Я по-прежнему не мог собраться с мыслями, но всё так и происходило: фотографии, допрос Камиллы, ее извинения, сгоревшая пицца, забытые спагетти, друг, уехавший в Японию, новый друг без имени, но были еще и подземные течения, которые прокладывали себе русло под этими событиями, и ветер, сбивавший меня с пути. Я пытаюсь рассказать обо всем этом, но снова теряю направление мысли и снова возвращаюсь к фотографиям, пицце, однако это никого не интересует, как и истории про течение и ветер, и про то, что пробивает себе путь на поверхность. Невозможно об этом рассказать в таком месте, как кабинет моей судьи во Дворце правосудия.