— Так кто же? — Отчего-то разозлился я.
Хозяева какие-то, ишь чего.
— Говорят, все видели, кого ваша дочь защищала. Из-за кого на восьмого наследника Голицыных с ножом пошла. На княжеский род! С ножом! — Всхлипнула Ника. — А мне что было делать?! Они бы всех вас убили, я же слышала!
— Там ведь не один я был. — Нахмурился я. — Артема ты, получается, тоже защищала.
— Но Шуйские не признали нас своими. А Голицыны сказали, что там был кто-то еще, кто-то страшнее наследника Шуйских, про которого он им сказал, но не представил.
— 'Кто-то еще'? — Переспросил я недоверчиво. — То есть, все они, эти семьи, посчитали вас под 'кем-то еще' и решили прервать взаимоотношения? — Усомнился я в их мудрости.
— Какие взаимоотношения могут быть с чьей-то вещью? — Глухо произнесла она. — Даже если не известно, чья она.
— Слушай, но это же бред какой-то... Ну какая вы вещь?
— Твоя вещь, — произнесла она безжизненно. — Которой ты поиграл и выкинул.
— Да я знать не знал! Я тебе мороженое присылал! — Воззвал я к ней.
— И торт.
— Да, и торт!
— Который принес запуганный и трясущийся от страха Игорь Долгорукий. Курьером. Княжеский внук.
— Как это влияет на качество торта?!
— О да.... — Протянула она. — Я никогда не забуду этот торт. Плесневелый, с отпечатком огромной лапы, выдравшей из его центра самое сочное, — уронила она лицо в ладони. — Только потом я поняла этот глубокий символизм...
— Блин. ИГОРЬ! — Прорычал я.
— Попрошу без шума! — Отозвался дежурный.
— П-поставил волка охранять овец, — хлопнул я рукой по колену, сопоставив внешний вид товарища и состояние торта.
— Ты еще скажи, что ничего не знал.
— Не знал, — выдохнул я, играя желваками.
— И поручение не проконтролировал? — Скептически произнесла Ника.
— Да он трубку уже пять лет, как не берет. — Отмахнулся я. — И я, кажется, знаю, почему...
— Так как тогда вы общаетесь?
— Я ему смски шлю.
— А он?
— А он никогда не спорит! Это, знаешь ли, удобно. — Проворчал я.
Надо будет к нему в Останкино съездить. Там как раз окна не открываются на его этаже — так что никуда не денется, все расскажет.
— Вот так и оказалось, что уже пять лет моя жизнь превратилась в ад, без друзей, без подруг и без перспектив, — тускло завершила Ника.
— Это просто недоразумение.
— И за пять лет у тебя не нашлось и минутки, чтобы узнать, как дела у спасшей тебе жизнь? — Безо всякой веры в мои слова произнесла она.
— Пять лет назад я дважды пытался тебе сказать спасибо. Ты дважды проигнорировала, а я, знаешь ли, человек понятливый. К тому же мне было тринадцать лет, а у тебя ни лошадей, ни дельфинов. Зачем мне вообще было тобой интересоваться? Вообще, если такая трагедия вокруг, почему ты сама ко мне не приехала?