Дюплэ также не отвечал. Ах, если бы он не получил письма, написанного в минуту безумия, если бы оно пропало! Теперь, когда он снова находился в комнате, переливавшейся огнями, в которой все было по-прежнему, он мог подумать, что пробуждается от дурного сна и что им снова овладевают прежние сладкие мечты, к которым невольно стремился его ум. Дорогое видение, которое он так часто призывал, снова появилось здесь, где оно было всегда желанным гостем; граненые стены, которые как будто сохранили отблеск его, снова воскрешали жгучие грезы, свидетелями которых они были. Мягкий диван, на который он только что бросился в отчаянии, вызвал в нем сладкую дремоту; он забыл настоящее и предался воспоминаниям, которые осаждали его, чтобы проститься с ними в последний раз.
Он думал о чудных радостях, которые напоминала ему малейшая вещь, и даже жалел о прошлых страданиях, которые нельзя было сравнить с теми, какие он испытывал в данное время. Он думал о бешеной ревности, которая заставила его в слезах кататься по этому дивану, когда он боялся собственного ее брака. А теперь, когда она была свободна, он безумно сковал себя цепями по неосновательному подозрению!
Он не должен был возвращаться в эту странную, переливающуюся залу, свидетельницу его счастливых грез! Мужество его исчезало здесь; он потерял самообладание и не мог избежать массы воспоминаний, которые, казалось, принимали его с радостным приветствием.
Сколько раз, покинув царя и визиря после долгих и утомительных споров, он спешил к этому милому месту, как будто кто-нибудь ждал его там! Там, бывало, он находил письмо от Лилы, тщательно и кокетливо положенное в красивую коробочку, футляр или сумочку. Уже входя в дверь, он бросал быстрый взгляд на ларчик с драгоценностями, на который Наик имел обыкновение класть письма, которые приходили из Бангалора в отсутствие хозяина. Как, бывало, сильно и радостно билось его сердце, когда он замечал послание! В его живой радости было что-то наивное, напоминавшее ему счастливые минуты его детства, когда он находил рождественские подарки в своей маленькой туфельке. Наик клал письма в том месте, где извивающаяся золотая змея образовала узел. Бюсси невольно устремил туда печальный взгляд — и вдруг привскочил: там, на обычном месте, лежало письмо.
Быстрым движением он схватил его. Но было адресовано к Дюплэ, и он узнал свою собственную руку и нетронутую печать. Это было предложение, которое его друзья не отослали. У него не было сил рассердиться за ослушание: такое он испытывал облегчение от сознания, что он свободен.