— Сударь, так вы твердо решились не внимать нашим просьбам?
— Ничто не заставит меня изменить решение, — отвечал командир, поднимая голову. — Я дал слово англичанам — и сдержу его.
— В таком случае, сударь, я должен сказать вам с сожалением, что мирное поручение окончено и нам остается только передать вам приказания.
Бюри выступил вперед, ла Бурдоннэ, который не знал его, при виде его красно-голубого мундира с золотыми нашивками, подумал, что он приехал из Франции. Невыразимый ужас изобразился на его лице, которое стало бледно, как его напудренный парик.
Бюри подал ему бумагу верховного совета, которая утверждала его полномочия. Затем он приказал растворить двери, так как все должны были слышать его заявление.
Капитаны кораблей и различные офицерские чины быстро наполнили комнату.
Тогда секретарь начал читать первое постановление верховного совета, объявлявшее, что договор о выкупе, заключенный ла Бурдоннэ без полномочия и к тому же с пленными, не имеющими права вступать в договоры, лишен всякого значения и потому признается несуществующим. Второе постановление учреждало провинциальный совет в форту Сен-Жорж и назначало д’Эспремениля комендантом и губернатором форта и города Мадраса.
Ла Бурдоннэ слушал с величайшим вниманием, и легкое дрожание нижней губы выдавало его страх. Но, когда он увидел, что все эти декреты исходили из Пондишери, а не из Франции, он совершенно ободрился и даже рассмеялся самоуверенно.
— Так вы воображаете, что я приму ваши приказания и подчинюсь им? — вскричал он. — Знайте же, что в Индии я не признаю ничьей власти. Я держусь моего указа и распоряжений министра, которые предоставляют мне полную свободу действий.
— Вы заставляете нас еще раз повторить вам, что всякое завоеванное место подчиняется власти генерал-губернатора. Вы, который состоите также губернатором французской колонии, должны это знать лучше всякого другого.
Адмирал не знал, что ответить, и, чтобы выйти из затруднительного положения, снова поддался порыву гнева, который был далеко не искренен. Среди строгого молчания собрания снова раздались грубые оскорбления и простонародная брань. Ла Бурдоннэ воспламенялся все более и более, и его лицо сделалось красным.
— А, так вы хотите войны! — вскричал он наконец. — Вы пришли меня оскорблять; вы делаете мне вызов, оспаривая мою власть. Хорошо: пусть будет война! Будем сражаться. Посмотрим, чья возьмет.
По временам его речь путалась, потому что зубы его были расшатаны скорбутом, который он схватил во время своих геройских плаваний.
Вдруг он выхватил саблю и воскликнул: