— Мама! — Саша даже подскочила.
— Но это не я его уронила.
Саше трудно было представить маму своей ровесницей. Даже когда Саша только родилась и мама была совсем молодой, все равно для дочери она всегда оставалась недосягаемо взрослой, умудренной годами. Так странно представлять маму двадцатилетней: юной, наивной, беспечной, влюбленной.
Да, тот мужчина, несомненно, тогда был парнем, таким, как Гришка, и мама с ним встречалась, целовалась…
Прекрасно знаешь, что, конечно, все так и происходило, но по-прежнему совершенно не верится. Как с мамой могло случаться то, что сейчас происходит с Сашей?
Когда Саша увидела, как таз с неимоверным грохотом накрыл чью-то голову, она молниеносно отскочила от окна, боясь, что ее разглядят и узнают, но потом решительно бросилась на улицу, испуганная, смущенная, виноватая, готовая прийти на помощь и ни за что не сознаться, кто уронил из окошка злополучный таз. Но созналась. И таз оказался не таким уж злополучным. Одно время Саша мечтала даже унести его домой и повесить на стену как символ счастливой случайности, коренным образом изменившей ее жизнь.
Оказывается, у мамы тоже был такой странный символ, тоже жестяной и громыхающий — старое ржавое ведро. А может, мама выдумала его нарочно, чтобы позабавить Сашу, удивить и незаметно отвлечь от недосказанной истории.
— Я совсем не представляла, что еще когда-нибудь встречу тебя. Мне казалось, ты здесь больше не живешь.
— Умер, — мрачно подсказал Богдан.
— Нет. Уехал.
— Безвозвратно ушел в прошлое, — он усмехнулся. — Ты все еще любишь мороженое?
— Да. Только никому в этом не признаюсь.
Неужели он так и не женился?
Временами Аня с эгоистичным торжеством повторяла себе: не женился, потому что больше никого не любил, потому что не признавал других женщин. А потом сама же смеялась. Боже мой, конечно, это не так! Наивно полагать, что у него никого не было, кроме нее. Были, несомненно, были. Разные. Они любили его и не любили.
А он? Как он относился к ним?
Иногда, вспоминая о Богдане, Аня уверенно предрекала, что он обязательно найдет себе замечательную, любящую жену и будет счастлив. А теперь ей нравилось, что он одинок, наверное, потому что сама была одинока. И хотя очень некрасиво радоваться чужой несложившейся судьбе, но зато эффективно успокаивает, ибо присутствие товарища по несчастью уравновешивало собственные переживания, тем более что именно этот товарищ сыграл в них не последнюю роль.
Нет, Аня не желала возрождать их прежние отношения. Конечно, не желала. Она уверяла себя в этом. Такое просто невозможно: любить столь долгое время, расставаясь, меняясь, мучаясь и даже ненавидя. Вернуть происходившее восемнадцать лет назад? Даже помышлять об этом смешно! Сейчас они всего лишь старые знакомые, давние приятели, которых когда-то связывало нечто общее, и так легко забыть, что именно, ведь все происходило бесконечно много лет назад.