Что случилось? Почему раньше он и дня не мог прожить без Инки, а сейчас даже не испытывает желания ее видеть? Подумаешь, поссорились! Будто они раньше не ссорились, будто он раньше не восклицал в запальчивости, что больше не потерпит ее выходок, что достаточно мучиться и пора положить конец этим бессмысленным отношениям, приносящим только боль и страдания. Но уже через секунду мечтал непременно увидеть ее, и раскаяться, и обнять, ощутив податливую хрупкость ее фигуры.
Все не так! Теперь Никита мрачно сидел дома и ждал, когда она придет, чтобы в очередной раз проверить, с каким равнодушием встретит ее появление. Да, ему по-прежнему хотелось ее обнять, но хотелось точно так же, как любую другую симпатичную девчонку.
— Ты не можешь меня простить?
— Что ты! Я давно тебя простил.
— Так в чем же дело? Ты избегаешь меня. Ты не желаешь меня видеть.
— Ну почему… — он равнодушно пожимал плечами, ему становилось жалко Инну, даже хотелось ее успокоить.
— Почему? — возмущенно кричала Инна. — Это я спрашиваю: почему?
Она плакала сердито и отчаянно, а Никита морщился от вида ее слез и не верил. Он больше не желал, чтоб над ним насмехались, чтоб его обманывали, чтоб им играли и забавлялись. Кажется, он научился управлять своими чувствами, они перегорели и подчинились его воле. Но отчего-то испытывал непонятную жалость к Инне.
Однажды он остался дома один. Прозвенел звонок, и он поплелся открывать дверь, заранее испытывая неприязнь к визитеру, кем бы он ни был, и увидел на пороге… «Того самого, — говорила Инка, — про которого я тебе рассказывала».
Никита посмотрел на гостя исподлобья. Он не мог испытывать к нему симпатии, хотя тот и не был ни в чем виноват, кроме своего существования.
— Вам что? — неприветливо буркнул Никита через порог.
— Ты один?
Никита хмыкнул и дернул губами.
— А вы думаете, меня опасно оставлять дома без присмотра?
Гость не обратил внимания на его нахальное поведение.
— Мне можно войти? — он держался раскованно и спокойно и смотрел прямо в глаза.
— Зачем? — Никита сощурился, словно прицеливался, заставляя себя выдержать взгляд. — Никого же нет.
— А ты?
Какие-то странные интонации, придающие особую выразительность простым словам, будто ожил красноармеец с плаката времен гражданской войны: «А ты записался добровольцем?»
— А ты?
— А я еще маленький, — усмехнулся Никита. — Мне не разрешают впускать в квартиру незнакомых дяденек.
Гость не стал напоминать о том, что они все-таки знакомы, иронично улыбнулся.
— Гриш, ты себя представляешь сорокалетним?
— Не знаю. Каким бы я хотел быть в сорок, я представляю. А каким буду в действительности… Я не думал. Да, пожалуй, и каким бы хотел быть, тоже не задумывался.