Но была, оказывается, еще и другая Летандия, в которой все умеют, но никому неохота летать. Скучная, заброшенная крепость, построенная пятьсот или шестьсот лет назад, где нет ни радио, ни стадиона и где парусные лодки пришвартованы в гавани на вечной стоянке. О стадионе он специально спросил у Лени.
Словом, сравнивая одну Летандию с другой, Петька подумал о том, что слетать туда все-таки интересно. Но как? В первом разговоре он не решился попросить Леню дать ему два-три урока. Через несколько дней он снова отправился к Лене, и тут состоялся очень важный женско-мужской разговор, потому что вдвоем они говорили минут пять, а потом к ним присоединилась Таня.
— Значит, ты улетел потому, что тебе стало скучно? — спросила она.
— О да. Ведь скука бывает разная: легкая, тяжелая. У меня она была смертная. Я чувствовал, что скоро умру, а что может быть скучнее, чем умереть от скуки. Но была и другая, не менее серьезная причина. Я перестал поступать, соображаясь со своими обязанностями, а Смотритель, соображаясь со своими, стал меня бить. И кончилось тем, что, собравшись с силами, я сказал ему, что он коварен, отвратительно прямоуголен, жесток и заслуживает сурового наказания за жестокое обращение с детьми.
— А он? — спросили в один голос Таня и Петя.
— Он на трое суток запер меня наедине с маячной лампой, и я не задохнулся от запаха керосина только потому, что в Летандии очень плохой керосин. Почти все керосинщики — лицемеры, подливающие в керосин много воды. Я зажег тройной проблесковый огонь, чтобы все корабли, приближаясь к Летандии, далеко обходили эту скучную крепость. Потом я немного поплакал, написал на стене Маяка: «Прости» — и улетел.
С точки зрения Петьки, мальчишка, который сознается в том, что он плакал, — это уже не мальчишка, а девчонка или ни то ни другое.
Но Таня, по-видимому, поняла Леню совершенно иначе.
— Конечно, трудно расстаться с родиной, какова бы там она ни была, — мягко сказала она. — Но ты действительно надеешься, что он может тебя простить?
«Как бы не так!» — подумал Петька, вспомнив коротенькую злобную фигуру Смотрителя, с его ничего не выражавшим лицом.
— Нет, это было обыкновенной вежливостью, — ответил Леня. — Просто в Летандии вместо «прощай» говорят «прости».
— Ну, братцы, значит, так, — сказал Петька, которому не терпелось научиться летать. — Что же мы, товарищи, будем делать?
Конечно, прежде всего надо было сказать Лене, кто поместил в «Немухинском голосе» странное объявление о строительстве воздушного замка. Кто вслед за шляпой перелетел через забор к Воробьевым. Кто, подъезжая к Петьке, приглашал его в Летандию, если он найдет мальчика, умеющего летать. Но так прямо и выложить все это худенькому, вежливому, нервному Лене?