Узнав, что Бодхан в городе, Ман Сингх позвал его к себе и, встретив с почётом, ещё раз заверил, что, как только установится мир, он выполнит своё обещание и построит в Раи новый храм. Кроме того, раджа приказал отвести ему в крепости отдельный дом — очень чистенький и удобный.
Бодхан был доволен оказанным ему приёмом.
«Раджа плохо разбирается в кастовых законах, но я помогу ему встать на путь истинный, — думал Бодхан. — Интересно, как живётся здесь Мриганаяни? Наверное, хорошо. Ведь она рани. А Лакхи? Она ведь тоже здесь. Это очень печально. Как много ещё в мире грешников! И этот Виджая Джангам, который смущает раджу. Ничего, когда-нибудь я вразумлю его».
К ночи тучи заволокли всё небо. Разразилась гроза. В комнате, едва освещаемой тусклым пламенем светильника, на пушистом ковре сидели Байджу и Кала. Вот уже много дней певец сочинял новую мелодию. Известия о войне тревожили его не больше, чем укус комара. Он считал, что каждый должен делать своё дело: воины — сражаться, а он, Байджу, — искать то прекрасное, что заставит по-новому зазвучать дхрупад.
— Дха-кит-кит-дха, дха-кит-дха-кит-дха! — спел Байджу» ударяя пальцами по пакхаваджу, и остановился.
Кала, которая до этого молча сидела с танпурой на коленях, сказала:
— Махараджа, не достаточно ли?
— Нет, надо ещё поработать, — ответил Байджу, даже не взглянув в её сторону, и снова запел: — Дхакит-дхакит-дха, дхакит-дха-китдха!.. — рука сама отбивала такт.
— Некоторые говорят, что плакать и петь может каждый! — неожиданно сказал он, скрипнув зубами и сжав кулаки. — Ну не глупцы ли! Эти несчастные наверняка не умеют ни петь, ни плакать! Пение и так вещь трудная, а бог Шанкар сделал его ещё трудней.
— Пора! — повторила Кала.
Байджу посмотрел на неё отсутствующим взором и вдруг улыбнулся:
— Пора! Пора! Конечно, пора! Теперь уж я непременно найду что искал!
Певец обвёл глазами комнату и задержался взглядом на двери. Кала испуганно оглянулась. Но там никого не было, и она облегчённо вздохнула.
— Теперь недолго осталось ждать! — воскликнул Байджу, тряхнул головой и, взяв в руки вину, запел.
Кала стала аккомпанировать ему на танпуре.
— Прекрати! — крикнул Байджу.
Кала положила танпуру на ковёр. Отставив вину в сторону, Байджу закрыл глаза и запел, отбивая рукой такт.
«Сочиняет», — подумала Кала.
Прошло ещё с полчаса. Вдруг Байджу вскочил и расхохотался:
— А-ха-ха! О-хо-хо!
«Совсем обезумел», — подумала Кала.
— Дхакит-дхакит-дхи-кит! А-ха-ха-ха! А-ха-ха-ха! Дело сделано! Да здравствует бог Шанкар! Да здравствует Натарадж![191] — Байджу подошёл к вине. — «Приглашаю тебя танцевать…»