Суманмохини была очень довольна, что Кала покидает Гвалиор, и сказала остальным рани:
— А эта скромница с опущенными глазами подлой оказалась! Теперь вы поняли, кто она такая?
— Ещё бы? Она заговорщица! А как оскорбила она раджу! И назвала безумным своего гуру! Да ещё при людях! Какая неблагодарность!
— Чего ждать от женщины, которой не стыдно петь и танцевать перед мужчинами? А на тех двоих взгляните, на Мриганаяни и Лакхи! Разве можно женщинам вести себя так! С какой злостью смотрели они на нас!
На следующий день Калу с подобающими почестями отправили в Чандери. Но взять с собой зарисовки крепости ей не удалось.
Тёмная, непроглядная ночь. Ещё в сумерки все попрятались по домам, но до сих пор ещё не спали.
В лачуге, на самой окраине города, тускло горел светильник. Масла в нём осталось совсем мало, и фитилёк, часто моргая, предупреждал об этом. У очага, под грязным рваным одеялом, сжавшись в комок, лежала женщина. Возле неё сидели дети и плакали. Хозяин дома, человек уже не молодой, перебирал зерно.
К лачуге подошёл странник — высокий, плечистый, с густой пышной бородой, из-за которой виднелись только нос, очень прямой, и большие глаза; Огромная чалма была повязана низко и доходила до самых бровей. Одежда грубая, вся в заплатах.
В руке толстая бамбуковая палка, на ногах рваные туфли.
Хозяин сказал жене:
— Зерно я очистил, но смолоть не в силах. Устал, нет мочи даже рукой пошевелить! Может, покрутишь жернова, а я бы испёк лепёшки?
— Что ты, я вся горю, ни сесть, ни встать не в силах. Где уж мне молоть? — ответила жена и застонала.
— Очень хочется есть! И ребята ревут, тоже голодные! Как ночь протянем?
— Откуда я знаю? Спроси об этом у всевышнего?
— Неужто так и ложиться? Завтра снова на работу. А много ли на пустой желудок наработаешь?
— Не поешь разок, ничего не случится! Обходятся же садху и саньяси[199] по многу дней без пищи, когда постятся, и ничего!
— Но садху и саньяси не работают, как мы! На земле им легко живётся, одну заботу знают — о потустороннем мире! А нам, простым смертным, ни охнуть, ни вздохнуть!.. Да встань же ты! Если меня не жаль, так хоть на детей взгляни!
— Сам на них смотри, если хочешь!
— Вот ведьма! Да встанешь ты наконец, несчастная?!
— Не ори! Лучше убей меня. Всё равно от лихорадки помру. Зря мучаюсь. А ты сразу прикончишь: возьмёшь за горло, и всё! Всем страданиям конец!
Дети ещё громче стали плакать.
За циновкой, заменявшей дверь, кто-то кашлянул.
— Кто ещё там? — крикнул хозяин.
— Добрый человек, впусти путника погреться! Совсем замёрз, а куда идти, не знаю: заблудился. Только согреюсь чуть, узнаю дорогу и уйду.