Девчонка уставилась на нее с таким обожанием, словно Ника пообещала ей что-то необыкновенное.
– Будешь ты у нас Марией, – задумчиво проговорила девушка. – А какую бы тебе фамилию придумать?
– Как у тебя, – умоляюще сказала девчонка.
– Что-то в этом есть, – задумалась Ника. – Правда, я тут тоже не под своей фамилией. Вот уж не гадала, что сестренкой обзаведусь.
Девчонка вдруг робко погладила ее руку.
– Держи нос выше, со мной не пропадешь, – усмехнулась Ника.
– А что ты делаешь?
– Да так, торгую по мелочи. А что ты умеешь?
Девочка пожала плечами.
– Как же ты живешь? Побираешься, воруешь?
Девчонка только глазами стрельнула.
– Ладно, не важно. Язык за зубами держать умеешь? Секреты хранить?
– Вот чтоб мне сдохнуть, если расскажу кому, – поклялась девочка. – Чтоб меня трупоеды сожрали, чтоб меня в туннеле живьем засыпало.
Это была серьезная клятва. Ника наклонилась к уху новообретенной сестры:
– Буду тебе поручения давать: кому записку отнести, кому чего на словах передать. А еще мне надо, чтоб ты уши открытыми держала и слушала, о чем тут болтают. Особенно про человека одного.
– Про кого? – шепотом спросила девчонка.
– Прозвище его здесь – Датчанин. Все, что про него узнаешь, говори мне – так и сочтемся.
– Ага, – девчушка с готовностью кивнула. – Не сумлевайся.
– И за той, вчерашней, с чудным именем, тоже приглядывай, – мрачно сказала Ника. – Говорят, ходит он к ней. Идем, покажу, где ее палатка.
На станции царило обычное оживление. Девки заманивали клиентов. В одном месте народ скопился, раздавался чей-то зычный голос.
– Идем, послушаем, – дернула Ника за локоть маленькую напарницу. Та озиралась – видно, выискивала тетку в толпе.
Из-за плотной толпы им не было видно говорившего. Но слышно было хорошо.
– …И были люди изгнаны из рая и обречены на страдания тяжкие, невыносимые. Жгло их летом палящее солнце, донимали кусачие насекомые, уязвляя беспощадно. Зимой же терзал их голод, и лютый хлад пробирал до костей. Но и тут не смирились они – понастроили себе в своей гордыне жилищ теплых, изобрели приборы, чтоб смотреть бесовские картины. И разгневался бог, и уничтожил он мир в пламени последней войны. Лишь горстка выживших уцелела. Но не было им отныне пути на поверхность, ибо пламя пробудило драконов и иных тварей, а воздух был отныне отравлен. И пришлось им в благословенных подземельях оплакивать свои грехи и размышлять о несовершенстве своем. Но и здесь ухитряются они тешить беса. Покайтесь, окаянные, ведь третьего шанса не будет!
Стриженые братки смущенно пересмеивались, раздалось постукивание – это сыпались патроны в стоящее возле проповедника выцветшее красное пластиковое детское ведерко. Люди расступились, и напарницы увидели высокого тощего седого мужика с пронзительными глазами, задрапированного в бурую медицинскую простыню. Он гневно воздевал руки вверх, к закопченному своду. Нике его поза напомнила картинку из старой книги, по которой ее учили читать. Книга была про богов и богинь.