Случилось так, как предсказывал Тренч. В тот день Идрис прочитал Фивершему необыкновенно длинное наставление. Фивершам узнал, что теперь Аллах любит его и что армия Хикс-паши уничтожена. Святые ангелы сделали это без единого выстрела, ни единого копья не бросили солдаты Махди. Копья вылетели из их рук по воле ангелов и пронзили неверных. Фивершем впервые услышал о простой душе Небби Хиддра, который был глазами и ушами калифа и сообщал ему все, что происходит в тюрьме. Ему было указано, что если Небби Хиддр пожалуется на него, на ноги ему наденут кандалы потяжелее и произойдет много неприятностей. Наконец последовало вступление о голодающих детях, и Фивершем упросил Идриса забрать пятнадцать долларов.
План Тренча сработал. В ту ночь Фивершем спал под открытым небом, а две ночи спустя Тренч лежал рядом с ним. Над головой было ясное небо и пылающие звезды.
— Еще три дня, — сказал Фивершем, и услышал, как его спутник глубоко задышал. Какое-то время они лежали бок о бок в тишине и дышали прохладным ночным воздухом, а затем Тренч сказал:
— Ты спишь?
— Да.
— Ладно, — и с некоторым колебанием он обрел уверенность, подавленную в тот день, когда они сидели на берегу Нила. — Полагаю, у каждого человека есть свое особое чувство сентиментальности. У меня тоже. Я не женат, так что это чувство другого рода. Возможно, ты будешь смеяться над этим. Я не просто ненавижу этот убогий, безрассудный, мерзкий город Умдурман или ужасы его тюрьмы. Я не просто ненавижу пустоту этой голой пустыни. Дело не только в том, что меня тошнит от пальм Хартума, цепей или кнутов тюремщиков. Есть нечто большее. Я хочу умереть дома, и так часто отчаянно боялся, что придется умереть здесь. Я хочу умереть дома... не только в своей стране, но и в своей деревне, и быть похороненным под знакомыми деревьями, вблизи знакомой церкви и домов, и реки с форелью, где рыбачил в детстве. Не сомневаюсь, ты будешь смеяться.
Фивершем не смеялся. Слова до странности показались ему знакомыми, и он знал почему. Никто и никогда не говорил ему этих слов, но они могли бы принадлежать Этни Юстас.
— Нет, я не смеюсь, — ответил он. — Я понимаю. — И он заговорил с теплой интонаций, что скорее удивило Тренча. Между ними возникла настоящая дружба, она зародилась той ночью.
Это был подходящий момент для откровенности. Лежа бок о бок за ограждением, они тихо переговаривались. Крики и вопли из «Дома камня» звучали приглушенно, и у обоих возникало чувство, что все хорошо. Они могли дышать, видеть, низкая крыша не угнетала; их окутывала ночная прохлада. Воздух до самого утра был очень холодным, и они просыпались от холода и жались друг к другу в углу. А пока что спокойно лежали на спине, сложив руки под головой, и наблюдали, как великолепные звезды и планеты горят на синем куполе неба.