Дамы отказывались, всплескивали ладошками.
— Ой нет, что вы, что вы.
Вовка, обхаживающий дородную девицу, все-таки приболтал её выпить пять капель коньячку с чаем. Девица весьма умело опрокинула чашку с коньяком и даже не закусила. Я вышел подымить. Когда вернулся в зал, моя челюсть отпала и щелкнула по пряжке ремня. Обстановка разительно изменилась. Музыка с минорной резко поменялась на продвинутую, по тем временам, «Технологию» и чуть не сшибла меня с ног.
Местные девчонки и наши курсанты выплясывали отнюдь не менуэты. На столах появилась куча горячительного и более-менее сносная закуска в виде колбасы и домашних солений.
— Ух ты! — восхитился я и ринулся отплясывать.
Так в безудержном веселье прошло часа три. Дородная девица толкала офигительные тосты типа «За Лося!», опрокидывала спиртное в рот и почти не закусывала.
В один из таких моментов она приняла очередную порцию, занюхала головой курсанта Степного, покоящейся у неё на мощном плече и брякнула:
— Хорошие вы пацаны, только пить не умеете!
Тут-то нас и покоробило до глубины души.
— Мы не умеем?! — возмутились будущие офицеры хором.
И тут Эд Ворошилов совершил своей героически неадекватный поступок. Он в момент развития событий держал в руках поллитровую бутылку разбавленного «Рояля».
— А-а-а! — закричал он и потряс бутылкой.
— Эдик! — заорали мы. — Давай «горниста»! Эд, «горниста» давай, дуй!
Ворошилов гордо взобрался на стол, упер руку в бок. Он в этот момент был просто великолепен! Плавно, словно горн, поднес бутылку к губам и «дунул». Пузырь он опустошил за две минуты. Гордо икнул, ухмыляясь оглядел офонаревших девчонок, спрыгнул со стола. «Жил» он после этого трюка минут пять или шесть.
Потом он глупо улыбнулся и выпал в осадок. Мы его тихонечко спрятали в гардеробе, повеселились еще с час. Потом повздыхали, распрощались с девчонками и ринулись в родные пенаты. Надо ли говорить, что в три часа ночи автобусы не ходят. Эдика несли по переменке. Первые километра три Ворошилов вел себя согласно уставу — не издавал ни звука. Потом свежий весенний ветерок сотворил свое подлое дело. Эдик минуты на две очнулся, повертел башкой по сторонам и крикнул:
— Пидары!
После этого снова отключился. Кого он обозвал этим нехорошим словом, выяснять не стали и потащили его дальше. Потом присели передохнуть, Эда положили на лавочку и не могли оторвать его потом от лавочки минут пять. Далее Ворошилов очнулся и вполне нормальным голосом попросил отпустить его, якобы он уже в порядке. После короткого совещания пьяненький Эд был отпущен и вполне бодро прошагал метров сорок. Потом он принялся убегать, и снова обозвал нас «подлыми гомосеками». И тут на его пути встретилась лужа, поражающая своими размерами. Ворошилов счастливо взвизгнул и рыбкой нырнул в грязную воду. Приземлился он довольно удачно, вынырнул, отплевался и начал совершать героический заплыв на другой конец лужи.