Тон императора стал резче, черты лица заострились, как всегда в минуты напряженных раздумий. Время от времени он бросал взгляд на пеструю толпу военных, которые неспешно прогуливались по площади и, казалось, наслаждались выдавшимися спокойными минутами в этом величественном завоеванном городе, несмотря на клубы дыма, по-прежнему заполнявшие небо.
— Прежде чем я скажу, чего жду от тебя, — продолжил император, — я расскажу тебе, как принял решение немедленно покинуть Москву. Несколько раз я приходил к мысли, что эта война — ошибка, подобная другим промахам, которые я, возможно, допустил, например в испанской войне. Истинное положение вещей стало открываться мне, когда я покинул Дрезден. В Дрездене я был императором Европы! На моей стороне стояли австрийский император, прусский король, итальянский вице-король и все германские владетельные князья. Они были у моих ног, вместе со своими супругами, слышишь, у моих ног! Я мог бы остаться там и укреплять союзные отношения, которые того требовали. Но я ощущал, как мною движет желание неодолимого господства. Я хотел покончить с угрозой, которую для Южной Европы представляли орды северных варваров. Я не причислял к этой угрозе Александра: мы с ним обо всем договорились в Тильзите. Тогда я еще был расположен вести переговоры и знал, что и он со своей стороны к этому готов. И в то же время оба мы чувствовали, что война неизбежна: для него по причине разочарования его народа, который не смирился с поражением и призывал к реваншу, а для меня потому, что я не для того пересек Европу с огромной армией в пятьсот тысяч человек, — самой большой армией, какую видывал свет, — чтобы она ловила рыбу в Немане! Война стала неизбежностью! Переправляясь через Неман, я представлял, что совсем скоро встречусь с армией Барклая-де-Толли, разобью ее в одном или Двух сражениях, и мне откроется дорога для быстрого марша на Москву. Этого не случилось. Русские решили отступать, стараясь замедлить наше продвижение. Хочу тебе кое в чем признаться. Когда мы прибыли в Витебск и я расположился во дворце дяди царя, князя Вюртембергского, у меня случился приступ малодушия. Нам никогда не догнать русскую армию, подумал я. Стояла страшная жара, и оставшийся отрезок пути казался мне чересчур длинным. Кавалерийский корпус, поставленный мною во главе армии, сильно страдал от нехватки фуража. Проезжая в своей коляске, я видел сотни лошадиных трупов по обе стороны дороги. Я сказал себе, что нужно остановиться, дать армии отдых, устроить польские дела и подготовиться к кампании, которую мы проведем в следующем, 1813 году. В течение двух недель, проведенных мною в Витебске, я чувствовал, что в моем окружении нарастают сомнения, и решил посоветоваться с генералами. Князь Невшательский, Дюрок и Коленкур полагали, что нам стоит остановиться. Но на дворе стоял июль. Не идти же нам на зимние квартиры! И ко мне вернулась решимость. Русская армия не могла без конца бежать перед лицом неприятеля. Она должна была предоставить нам случай сокрушить ее. Именно тогда я принял решение возобновить наше наступление. Дважды русские пытались нас остановить. В первый раз перед Смоленском. Это было глупо. Барклайде-Толли плохо подготовился, и это стоило ему поста командующего. Мы их разбили благодаря превосходному маневру Даву. Ты принимал в нем участие, полагаю?