Архив был далеко не полон, большую часть бумаг и в том числе личную переписку Юрий накануне эвакуации отдал на хранение своему другу В. В. Казанскому, скончавшемуся 4 февраля 1962 года, и судьба их до сих пор неизвестна».
И еще об одном трагическом случае невозможно не упомянуть в связи с Юрием Николаевичем Тыняновым.
«Мало кто знает — да почти никто не знает, что в 1937 году он пытался покончить самоубийством (и перед этим сжег всё, что могло бы его компрометировать: частично письма в различные инстанции с хлопотами об арестованном Л. Зильбере, в частности и одно из писем Горького. — Н. С.). У него была мученическая жизнь („пустоты, в которые он падал ночами“ от тяжелой болезни. — Н. С.)… В тот день я пришел к нему и сразу почувствовал какую-то невнятную, скрытую неурядицу в доме. Юрий лежал в кабинете, лицом к стене, сестра была у себя, и оба не сразу отозвались на мои расспросы… У Юрия был смущенно-виноватый вид, а у сестры — смущенно-негодующий, раздраженный.
…Он отмалчивался, я молча сидел подле него, потом пошел в комнату сестры.
— Что случилось?
— Что случилось? Вот… — И она бросила к моим ногам обрывок веревки с петлей. — Вздумал повеситься…
Я не смог произнести ни слова.
…Растерянный, я стоял в комнате сестры с веревкой в руках. Потом, не зная, что делать, положил ее на диван и вернулся к Юрию».
Благодаря подобным «вставным новеллам», мне кажется, не следует жестко делить по жанровому принципу названные книги Каверина — гораздо важнее то, что они пронизаны общим пафосом, в котором смешаны боль и размышления о поступках, совершенных самим писателем и теми, кто окружал его; позднее осознание и попытки объяснения.
Еще один пример находим в книге О. Новиковой и Вл. Новикова: «Первый вариант („Освещенных окон“. — Н. С.) был написан еще в конце пятидесятых годов, а в 1960 году печатался отдельным изданием под названием „Неизвестный друг. Повесть“. Весь текст „Неизвестного друга“ вошел затем в состав „Освещенных окон“… И тем не менее перед нами не просто два варианта одной вещи, а скорее два качественно отличных друг от друга произведения… Завершенность автопортрета, замкнутость отпечатавшегося в памяти образа прошлого может сделать рассказ о себе самом моделью мира… А порой столкновение факта с раздумьями автора высекает искру совершенно непредсказуемого смысла. Вот глава „Не оставив следа“, своего рода вставная новелла, выразительный невыдуманный эпизод. В Петроград вместе с братом Юрия Тынянова приезжает военный врач Лариса Витальевна — молодая, красивая, полная жизни женщина… Необходимо окольным, параболическим путем идет писатель к самому себе, всматриваясь в свое прошлое, как в зеркало, осознавая, что в его личности осталось неизменным, а что трансформировалось в ходе развития… Герою трилогии присуще редкое сочетание ненатужного внутреннего оптимизма и постоянного сомнения в себе… Отсюда — пафос движения, развития, обращенности в будущее, пафос, набирающий силу в финалах каждой из трех частей трилогии в целом».