Извиняться нелегко. Дело не в форме, слова-то любые произнести или написать можно, мы люди опытные, словам большого значения не придаем – дело в сущности: очень трудно менять свои мнения, представления о жизни, принимать иную точку зрения, до этого совершенно чуждую. Трудно тем более, что в обществе, особенно в нашем, способность к переосмыслению своей позиции уважением не пользуется. С давних революционных времен у нас одобряются и даже почитаются твердокаменные убеждения, узость и ограниченность отождествляются с принципиальностью, а подвижность мышления и критическое отношение к себе – с беспринципным оппортунизмом, которого генетически боимся, как огня.
Один из самых показательных примеров нашей, особенно характерной для интеллигенции, непоколебимости – отношение к Соединенным Штатам Америки.
Отношение это формировалось в коммунистические времена, когда диссидентски или полудиссидентски настроенные круги советского общества смотрели на США как на главного оппонента нашего уродливого и бесчеловечного политического строя. Противостояние Восток – Запад тогда для нас – а я, естественно, и сам был ожесточенным, непримиримым противником коммунизма, да и остаюсь им – воплощалось в противоборстве СССР – США, и не нужно объяснять, на чьей стороне мы были. Мы не обращали внимания на то, что казалось нам мало существенным, – на поддержку американской властью многих тиранических режимов, на готовность ее идти на сделки даже с Советским Союзом ради тактических целей, на политический цинизм и высокомерие. Мы были против советского строя – и, значит, фактически против СССР. Я очень хорошо помню, как наша компания молодых антисоветчиков болела за чехословацкую команду, выигравшую у советской в хоккей, – шла зима 69-го года, и мы радовались победе чехов, как реваншу за август 68-го… Я помню, как в споре с отцом, никак не находившим в себе сил понять мою логику, я крикнул: «Никогда не поставлю ЦРУ на одну доску с КГБ, потому что за ЦРУ не числится ГУЛАГ!»
Перестроечные времена только усилили эти настроения.
И вот прошли, как пишут в романах, годы. Нет – и, уверен, никогда уже не будет – той советской власти, с тотальным контролем частной жизни, с парткомами и выездными комиссиями, с дефицитом и всеобщим лицемерием, с не знающей исключений и параноидально подозрительной цензурой, с полной милитаризацией отечественной экономики и поддержкой террористов по всему миру… А Америка есть – и обнаружилось, что это совсем не та страна, которую мы так любили за ее свободу, уважение к человеку, за ее нажитое трудом и умом богатство, за ее вольную культуру. Потеряв безусловно отвратительного врага в виде советского коммунизма, Америка стала суетливо искать других врагов, и они быстро нашлись. Сначала это были все те же террористы, и казалось, что все правильно и справедливо, это наши общие враги, теперь мы вместе. Но постепенно стала проясняться истинная ситуация: Россия, пусть и не коммунистическая, никак не нужна Америке в качестве друга или хотя бы постоянного союзника, идеологическое согласие – не главное, наступательная геополитика важнее.