Эти мысли отвлекали Харриссона от боли не только, пока ему извлекали пулю из руки, но и после, когда его перевели в небольшую комнату на втором этаже, привязали к стулу, зафиксировав руки за спиной, и приставили к нему двух надзирателей. Параллельно он задумывался о том, с чего бы Дюмейн решил все же извлечь пулю из его плеча и перевязать рану. Неужели всерьез заботился о том, чтобы у его пленника не начался сепсис? Джеймс в этом сомневался. Он с большей вероятностью поверил бы в то, что Дюмейн просто хочет причинить ему боль, снова замаскировав ее под заботу. Похоже, у этого человека наблюдались явные психопатические наклонности…
Так или иначе, Джеймс понимал, что склонности Дюмейна могут играть ему на руку. У него и Талоса была отличная возможность — и не раз — убить своего пленника, но они ею не воспользовались. Вместо того они поместили его в эту старомодную комнату, обстановка в которой с этой тяжелой резной мебелью, огромной кроватью с дорогим узорчатым покрывалом ручной работы, туалетным столиком, которому было лет двести, и тяжелыми портьерами, навевала ассоциации о позапрошлом столетии. Два надзирателя Харриссона из числа наемников, похоже, были увлечены местным интерьером не меньше самого пленника: они периодически с интересом озирались по сторонам и останавливали взгляд на одном из старинных предметов обихода.
Воспользовавшись их рассеянным вниманием, Харриссон начал осторожно пытаться выпутаться из веревки, которой ему связали руки. Приходилось с силой изламывать кисти и выкручивать запястья, потому что поблизости не было ничего, что могло бы помочь перепилить веревку. В какой-то момент узел все же ослаб. Оставалось последнее: убрать надзирателей и вооружиться.
Оставив ослабленный узел на руках, Джеймс изобразил, что теряет сознание и приходит в себя с завидной периодичностью. С его нынешней бледностью и почти черными кругами под глазами актерская игра своим правдоподобием могла удостоиться премии «Оскар». Наемники ничего не говорили, но явно обращали внимание на то, что пленнику, похоже, очень плохо. Дюмейн предупредил их, что Харриссона важно оставить в живых до конца операции — возможно, он хотел показать ему, как разрушается все, что ему дорого — иначе бы надзиратели не реагировали на ухудшение его состояния так напряженно.
Джеймс вновь изобразил, что теряет сознание и уронил голову на грудь, однако на этот раз не поспешил «приходить в себя». Наемники некоторое время не реагировали, вскоре забеспокоились.
— Эй, — окликнул один из них. Джеймс не шевельнулся. Наемник недовольно скрипнул зубами и обратился к своему напарнику. — Проверь его. Он живым нужен. Если скопытится…