— Молчание — это не золото, — повторил Профессор. Он бы с удовольствием завязал сейчас разговор, потому что ему постепенно стало жутко в этой безмолвной капсуле, в которой двигалась только секундная стрелка наших бортовых часов. Профессор впервые заметил, что она заканчивается острым серпом. Он попытался сообразить, на что она похожа, но так и не смог вспомнить. Тогда он наклонился над Прекрасной Дамой. Ее лицо было круглым и белым. Она пришла на старт в мужских брюках и рубашке с галстуком, и когда взобралась по веревочной лестнице к входному люку, толпы провожающих приветствовали ее особенно бурно. Профессор взял ее руку, чтобы пощупать пульс. Его встревожило, что она все еще спала, в то время как остальные по крайней мере приоткрыли глаза. Тут его совершенно неожиданно отодвинул в сторону Инженер. Он склонился над Прекрасной Дамой. Ее мерцающее лицо было круглым и белым. Она находилась на борту, потому что хотела снять на Луне фильм, и на настойчивые просьбы Инженера не подвергать свою жизнь опасности ответила покачиванием белокурой головки и улыбкой, и не успел он опомниться, как она уже обворожила его и парализовала его волю. После этого она еще раз пришла к нему в бюро, где осторожно дотронулась до рассчитанной им кривой полета.
Он приложил ухо к ее сердцу. Оно билось еле слышно. Когда он обернулся за помощью, то вместо Профессора увидел за своей спиной Второго Инженера, который уставился на него, выпятив вперед нижнюю челюсть. Прекрасная Дама была его невестой.
— Манометр! — вскричал Профессор на другой стороне капсулы, потому что наконец сообразил, что именно напоминала ему заканчивающаяся острым серпом секундная стрелка бортовых часов. Инженер и Второй Инженер неподвижно стояли друг напротив друга, пока Прекрасная Дама не открыла глаза. Она не подозревала, что Инженер уже однажды из-за нее полностью обезглавил цветущее домашнее растение, срезая, погрузившись в свои мысли, его метелки до тех пор, пока от них ничего не осталось.
— Сюда! — закричал Профессор с другой стороны капсулы.
Мы столпились около ложемента Шпиона. Он вынудил нас взять его с собой угрозами, о чем Инженер благополучно умолчал. Шпион лежал, уставившись на пол, будто умер. Профессор надеялся, что так оно и есть, и уже потирал руки от радости, но тут мужчина зашевелился, его глаза приняли осмысленное выражение, а к носу и лбу опять приклеилась жирная прядь волос. Итак, мы были в полном составе.
— Mare Tranquillitatis[5], — пробормотал Инженер.
Мы впервые поймали его на том, что он выдал нам запланированное для посадки на Луне место до того, как мы прибыли туда. В действительности же мы летели через Ничто и пытались сохранить самообладание. Мы развернули космический корабль в другую позицию, открыли шторки и посмотрели наружу. Что, собственно, мы увидели, понять было трудно. На неопределенном расстоянии парили клочки материи. Равнодушная чернота порождала скопления звезд, темные туманности, звездные фейерверки. Они вспыхивали и угасали. Мы отступили на шаг назад. Возможно, было ошибкой отважиться вступать на Млечный Путь. Растянувшиеся туманности в верхней части нашего иллюминатора напоминали нам проносящихся мимо животных, когда те уже исчезли, но все еще остаются перед внутренним взором. Мы были твердо уверены, что мы здесь одни.