— Маспи… случилось какое-нибудь несчастье?
— Большое несчастье, Дьедонне!
Перрина, не привыкшая держать язык за зубами больше пяти минут, спросила со своей ужасной бесцеремонностью:
— Кто-нибудь умер?
Маспи Великий выпрямился.
— Совершенно верно, Перрина, умер! И этот мертвец — честь семьи Маспи!
Они ничего не поняли, но в тоне хозяина дома угадывалась трагедия, и в конце концов это говорилось не для того, чтобы их обидеть. Когда все уселись, Селестина осторожно спросила:
— Я подам вино?
Муж пронзил ее взглядом.
— Селестина, я позволю себе заметить, что ты теряешь свое достоинство! При подобных обстоятельствах не пьют.
Хотя это заявление не привело их в восторг, они постарались не показать виду.
Маспи Великий торжественно начал:
— Я попросил вас прийти, потому что вы мои друзья и единомышленники и все, что касается меня, затрагивает и вас.
Шивр не смог сдержать слез.
— Ну вот… Я немного похож на Наполеона, окруженного своими последними гвардейцами. Хотелось бы знать — мне отказаться или продолжать сражение. Я настаиваю, чтобы вы высказали свою точку зрения!
Использование высокопарных выражений вполне определенно продемонстрировало важность момента. Вот почему Элуа заранее приготовил свою речь. Самый бездушный из всех, Двойной Глаз проговорил:
— Ты нам все-таки расскажешь, что произошло?
Все решили, что Двойной Глаз не совсем хорошо воспитан, тем более что он сокращал им удовольствие, которое они испытывали, переживая эти драматические минуты.
— Так вот… Представьте себе, что утром…
И Маспи Великий рассказал о вторжении корсиканцев. Он с патетическим волнением передал свое потрясение при виде того, как его близким угрожали эти хулиганы (он обошел молчанием свое падение). Его рассказ стал лиричным, когда речь зашла об испытанном им унижении, он прибавил немного, когда дошел до угроз Корсиканца, бурно и горячо описал сцену с пощечиной, вызвал всеобщую жалость, когда рассказывал, как смело выступил против оскорбления, нанесенного Селестине.
Перрина Адоль не сдержалась и воскликнула:
— Да я, я бы с потрохами съела этого Бастелику!
Элуа, не обратив ни малейшего внимания на возглас, заключил:
— Теперь вы знаете все, и я вас спрашиваю: что нам делать?
Все молчали. Фонтан спросил:
— А что ты хочешь, чтобы мы сделали?
— Надо объявить войну Корсиканцу и его банде!
— В нашем-то возрасте?
— Возраст не имеет значения, когда на карту поставлена честь.
Снова молчание, теперь рискнул Двойной Глаз.
— Ты забыл нам сказать, зачем приходил Корсиканец.
Хозяин дома предпочел бы не касаться этого момента.
— Он обвинял меня в том, что я донес на него Пишеранду по делу об убийстве этого Итальянца, найденного в Старой Гавани!