Вета в своей жизни летала немного, но никогда не боялась, а тут стало жутко. Сок в пластиковом стаканчике не просто болтался, закручивался в воронку. Она вцепилась в поручни и закрыла глаза. Теперь и голова стала кружиться.
«Не в моих правилах приставать, однако соседка-то моя еле жива», – подумал он и тронул Вету за рукав.
– Простите, но я врач и вижу, что вам нехорошо. Откройте глаза и давайте поговорим о чем-нибудь.
Вету вдруг рассмешило это «поговорим о чем-нибудь». О чем? О том, что дома ее ждет «настоящий борщ», что она писала дипломную работу о писательском ремесле по «Золотой розе» Паустовского, сама рассказики сочиняла, а работает секретаршей, или, может быть, о том, что любила один раз в жизни в двенадцать лет?.. Классика: все рассказать о себе попутчику в поезде, а вот про самолет – это уже современный вариант. О чем?
– Вам когда-нибудь было страшно? – спросила она о том, что сейчас было на поверхности сознания.
Да, ему было страшно. Много раз. Последний раз было страшно три дня назад, когда он увидел закованную в металлический аппарат ногу жены, а потом в ординаторской услышал: «Коллега, поймите, хромать она все равно будет, да и пожизненной гарантии мы не даем». Спрашивать, сможет ли она танцевать, было смешно, одна скользкая ступенька похоронила участие в соревнованиях и новое платье, и новый рисунок квикстепа. И, похоже, надо просить больше дежурств в больнице – работу в Доме пионеров ей тоже придется оставить, и своих любимых учеников, и концерты… Ладно, лишь бы ходила.
Он сам не заметил, что все это говорил вслух.
Вета сразу же устыдилась своих переживаний. Слов сочувствия не находилось. Она помолчала, потом невпопад сказала:
– Да, нога – беда. Я три года назад руку ломала в локте – вот тут, – она долго тыкала в рукав, дожидаясь, пока он сфокусирует взгляд, – и то беспомощной была, страшно вспомнить.
Сок в стаканчике прекратил бешеный танец и теперь лишь слегка подрагивал. Стало намного тише, только младенец продолжал заходиться в надрывном крике.
– А мне страшней всего было, когда загорелась соседняя дача, – продолжала Вета. – Мама обезумела, кидала в простыни какие-то вещи, без смысла, что попадалось под руку, связывала в узлы и вытаскивала на улицу. И слышу, как сейчас, как крыша с треском провалилась.
Сосед покачал головой:
– Да, детские воспоминания самые острые. А на вашу дачу огонь не перекинулся?
– Нет, слава богу.
Они замолчали. «О чем-нибудь» поговорить не получалось. Но опять стало страшно. «Больше никогда не буду летать», – вдруг решительно подумала она.