С тех пор как появилась машина, сначала выстраданные в долгих очередях «жигули», потом служебная «ауди» по будням и свой «ниссан» по выходным, в метро он спускался редко. Но неизменно с удовольствием. Жена смеялась: «Потому что это экскурсия два раза в год, а не обязанность два раза в день в час пик». Да, он, конечно, понимал, но не в том было дело. Он радовался, что ноги сами несут на нужную для пересадки лестницу, что «память тела» так здорово работает. А главная странность: в метро он неизменно чувствовал себя молодым, прибавлял шагу, прямо держал спину. «Еще моя походка мне не была смешна…» – даже мурлыкал, обгоняя тетечек с хозяйственными сумками на колесиках. Хотя какая странность: метро навсегда осталось юностью (бегом на последний поезд после вечеринки, свидание на скамейке у первого вагона…).
Он взял ее за руку и закружил, показывая где-то увиденное па, и этого было достаточно, чтобы сердце ухнуло и Вете стало ясно: ему нет здесь пары, только она.
Расходиться было велено в десять. Но обычно куда раньше мама кричала через забор резким, вдруг делавшимся неприятным голосом: «Елизавета, хватит уже, наплясалась, давай домой». Ей всегда было так стыдно, она успевала поверить в свое счастье, привыкнуть к тому, что может подойти к нему, что-то сказать, передать печенье…
Когда на березах стали появляться желтые клоки, она написала ему письмо. Лето кончалось, все разъезжались по домам.
На его шестидесятилетии, ближе к концу юбилейного застолья, уже изрядно нагрузившийся директор позволил себе в очередном тосте сострить: «Он знает себе цену, он не первый человек в фирме, но и не второй». Да, он знал, что дело в значительной мере держится на нем, что он многого добился, ему нравилось, что наравне с молодыми он легко произносит «стратегическое планирование» и «консалтинг». Ему было не стыдно появиться с ухоженной женой, сын был на достойной работе. Он полюбил приглашать гостей на дачу. Мастерски обращался с мангалом, не подпуская к нему женщин, и с гордостью под возгласы восторга вносил блюдо с истекающим соком ароматным шашлыком. Дом был скромный, но стильный, недавно отремонтированный, со множеством современных «фишек». Сильно он был непохож на ту родительскую дачу, где много лет не бывал и которую продал, как только те ушли из жизни. Располагалась она по непрестижному направлению, на восток от Москвы, зато близко, к тому же электричка рядом – неплохие дали деньги. Хотя был там свой шарм: велосипед, подкидной дурак, пинг-понг, танцы-шманцы. Боже мой, ведь он хорошо танцевал! И девочка еще была соседская, малявка, в него влюбленная, даже письмо однажды написала, прямо как Татьяна Ларина, трогательное, до сих пор помнил: «Я скоро вырасту, через год ты меня не узнаешь»… А он тогда в Питер уехал, дурачок-романтик, в мореходку. Через год в каникулы родителей навестил на даче. Хотелось казаться взрослым, зачем-то девушку знакомую с собой приволок – Москву посмотреть. Малявку ту видел только издалека, а потом в редкие приезды ни разу не встречал, так и не знает, стала ли она, как в письме обещала, красавицей…