— Господин начальник, можно поблагодарить вашего дорогого, милого, симпатичного Никифорова?
— Пожалуйста, сударыня, я ничего не имею…
Каково было мое удивление, когда она вынула пятисотрублевую бумажку, прося передать ее Никифорову.
— Нет, нет, сударыня, такой суммы я принять ему не позволю: вы избалуете мне людей. Да наконец, что же вы хотите, чтобы завтра же Альфред ваш опять исчез? Нет, не вводите людей в искушение.
Наконец уговорились на ста рублях, и обрадованный Никифоров, получив столь неожиданную награду, долго и упорно шевелил в этот день ушами.
Должность начальника сыскной полиции имеет ту своеобразную особенность, что по характеру своих обязанностей она привлекает к себе людей не только различных социальных положений, но и обращающихся к ней по разнообразным и часто весьма курьезным поводам. Начальник сыскной полиции является нередко своего рода духовником и поверенным душ людских, но еще чаще выслушивает ряд вздорных претензий и жалоб. И какие только типы просителей не проходят перед ним! Я в одном из предыдущих рассказов описал уже психопатку с пропавшим котом. Но вот еще несколько курьезных портретов моих нередких посетителей.
Разиня
— Господин начальник, там какой-то человек желает вас видеть.
— Что ему нужно?
— Не говорит.
— Ну просите.
В кабинет степенно входит человек купеческой складки. Ищет глазами образ; найдя, — не торопясь крестится и, отвесив мне чуть ли не поясной поклон, нерешительно приближается к столу.
Я указываю ему на кресло.
— Присаживайтесь!
— Ничего-с, мы и постоим-с.
— Да уж что ж стоять! Разговаривать-то сидя ловче. Садись! Садитесь же!
Мой посетитель садится на край кресла и, оглаживая свою рыжеватую лопатообразную бороду, глядит на меня умиленно кроткими, голубоватыми глазками.
В комнате распространяется своеобразный и довольно сложный запах: какая-то смесь дегтя, пота, чая и черного хлеба.
— Ну что же вы мне скажете?
Он откашливается и высоким тенором начинает свой рассказ:
— Мы сами будем ярославские. Работаем по торговой части. Барышей огромадных не зашибаем, но, между прочим, Бога гневить не будем: кормимся. Вот и нынче пригнал я в Москву-матушку вагон телятинки, продал его без убытку-с. Хорошо-с!
Захотелось это мне побаловаться чайком. Ну что же, была бы охота! Захожу это я в трактир, что «Якорем» зовется. А мы про здешние трактиры московские наслышавшись: не только оберут тебя, как липку, а и самого украдут и цыганам спустят, коль смотреть в оба не будешь. Ну-с, хорошо-с! Вхожу это я, а сам думаю: «Смотри, Митрич, не зевай! Не ровен час!» Слуга в раздевальне мне говорит: