Я не стремился к победе только ради губернаторского кресла. Мне уже довелось однажды быть губернатором, но, признаться, я не ударил на этом посту палец о палец, как и раньше на посту шерифа. Нет, теперь я хотел стать губернатором без чьей-либо помощи. Кстати, я не хотел, чтобы меня называли и мужем покойной Ады Даллас, тем более что, как помнили избиратели, мы давно разошлись.
После своего вторичного избрания шерифом я постарался навести порядок в своем округе. Теперь меня привлекала мысль проделать то же самое в гораздо большем масштабе.
В окружной тюрьме, где я сидел, не было специального помещения для смертников. Всего две камеры отделяли меня от той комнаты, где в случае надобности устанавливался электрический стул. (В штате он был единственным, его доставляли в ту тюрьму, где возникала в нем необходимость.) Но все равно две-три самые дальние камеры назывались камерами смертников. В соседнем помещении ждал своей участи другой смертник — Джордж Джонсон, прикончивший полицейского. Ну, а поскольку я убил губернатора, мы оба считались особо важными заключенными.
После смерти Ады прошло около года. Только этого года отсрочки и смогли добиться для меня лучшие адвокаты, которых я сумел нанять. Собственно, на большее нечего было и рассчитывать с того момента, как Стив Джексон увидел на моем лице смазанные иодом кровоточащие царапины. Он заставил полицейских арестовать меня, что они и сделали с тысячей извинений. («Мы задержим вас только на ночь, господин генерал. Завтра вы можете возбудить против Джексона дело по обвинению в клевете».) Однако именно «завтра» медицинские эксперты установили, что клетки кожи, найденные под ногтями Ады, принадлежат мне. С подобным заключением, да еще свежими царапинами на лице, наивно было бы ожидать, что Пэкстон и Бьюсан выполнят наш договор. Они показали, что я на несколько минут выходил из кабинета в уборную и что до этого царапин у меня на лице не было. Винить их я не мог, речь шла и об их шкуре тоже.
Улики были косвенными, но их собралось слишком уж много. Во время судебного разбирательства мои адвокаты не решились даже допрашивать меня и поступили логично. Разумеется, я отказался отвечать на вопросы перед детектором лжи.
Таким образом, у меня, по существу, не оставалось шансов выпутаться. Я мог лишь надеяться, что, поскольку улики имеют косвенный характер, меня могут признать виновным, однако не заслуживающим смертной казни. Увы, напрасная надежда. Присяжные совещались час двадцать одну минуту и признали меня полностью виновным, после чего судья вынес мне смертный приговор.