После того как я переступил порог камеры смертников, все без исключения стали проявлять ко мне участие. Вероятно, чувствовали, что вместе со мной уйдет и какая-то часть их самих и что очень скоро и им придется распрощаться с жизнью. Умру я, но и всем остальным суждено умереть.
Когда я только появился в тюрьме, все явно считали меня законченным мерзавцем. Теперь они, по-моему, так не считают.
Нет, я не мерзавец. Хотя долгое время никто в этом не сомневался. Только я знал, что нет.
Как в армии. У нас в армии тоже любят приклеить тебе ярлык. Весь личный состав проходит классификацию, согласно которой тебя и определяют на службу, и верхним этажам Пентагона абсолютно наплевать, нравится ли тебе твоя классификация и согласен ли ты с ней. Они регулируют перфорирующее устройство в электронно-счетной машине сообразно своим нуждам, пропускают через нее твою карту, и как только карта прошла через устройство, тут ты и влип.
В моей карте, наверное, было уточнено: «убийца, бандит, мерзавец».
А я вовсе не чувствую себя убийцей, бандитом и мерзавцем. Я неплохой малый. Был, во всяком случае. И не я виноват в том, что со мной произошло.
Так ли? Действительно ли я был неплохим малым? Или всю жизнь я был убийцей и бандитом?
Я решил поразмыслить над этим.
Я попросил дать мне бумагу и карандаш и принялся за, так сказать, оценку ситуации, как учили нас в военной школе.
Мне хотелось начать с самого начала, но я не знал, когда оно было, это начало.
Когда увлекся Адой так, что был готов на все, лишь бы заполучить ее?
Нет. До этого. Я и до этого, расправляясь с людьми, испытывал удовольствие, хотя не признавался в этом и самому себе. Меня стали обзывать мерзавцем, кем я, собственно, и был, задолго до знакомства с Адой.
В армии, когда я начал командовать людьми, и мне это нравилось?
Нет, раньше.
Так я и не сумел определить, когда это началось. Где-то в какой-то период жизни я вдруг стал получать удовольствие от того, что причинял боль.
Поэтому я написал на листке бумаги: «Любит обижать других».
А рядом уточнил: «Не его вина».
Но я не был уверен в полной справедливости своего вывода, а потому поставил вопросительный знак в скобках.
Затем я написал: «Убил женщину».
И задумался. Тут сомнений не было: я виноват. Я мог и не убивать ее. Потому рядом я отметил: «Его вина».
Я убил женщину, рассуждал я, чтобы завладеть Адой, мне так хотелось ее, что я был готов на все и не мог с собой справиться. Но, подумав еще немного, я поставил вопросительный знак и рядом со вторым заключением.
Затем я написал: «Избивал людей». И тут же решительно рассудил: «Его вина».