— Этого не может быть!!! Этого быть не может!!!
— И тем не менее, Вика! От Сергея по-прежнему никаких известий? А так его молчание становится попятным.
Я была в состоянии человека, упавшего в воду. Звуки пропали. Вместо них в ушах какое-то гудение. И одна мысль: я этого не переживу, я прямо сейчас начинаю умирать…
Как простилась с Ирой, как дошла до машины — не помню. Завела мотор и поехала домой.
Как же так, Сережа? Так поступить мог кто угодно, но только не ты! Возможно, разлюбил, возможно, полюбил другую. Все может быть. Мы с тобой не дети и могли закончить наши отношения достойно. Ты должен, обязан был закончить все правильно, красиво. Те годы, что мы вместе, те совместные радости и горести, которые мы пережили, обязывают к этому. Как же так, Сережа, как же так?!
Руль в руках казался необычно большим, звук мотора — грохочущим. Как доехала — не помню. Когда-то мой дед сказал: «Самое болезненное в жизни — это разочарование в близком человеке». Вот сейчас и дошел до меня истинный смысл его слов.
«…до свиданья… без руки и слова»… Как же ты мог, Безуглов, как ты мог?! Ты!!!
А у нашей ограды маялась Шиза. Когда я вышла из машины, чтоб отпереть ворота, она метнулась было навстречу. Но вид мой заставил ее остановиться.
— Викуля! А что это мы суровенькие такие?
— Исчезни!
— Фи, грубая какая, и за что только полюбила тебя?
Я обернулась в ее сторону. Она попятилась. Заверещала издалека:
— С работы выгнали, что ль? А может, хахаль бросил, Сережа твой? Другую нашел?
Все-таки у них, у шизофреников, чутье удивительное. Сразу, сволочь, в яблочко попала.
А она как почувствовала, что зацепила:
— Ха, а я давно тебе говорила, плюнь на мужиков. Козлы они! Твой-то на кого тебя сменял? На мымру какую-нибудь молодую или на подружку твою?
— Уйди, гадина, уйди!
— Ой, ой, ой! Нечего было со всякими Машками-какашками якшаться. Вот она небось, тебе и удружила! Я с первого взгляда поняла, что она сука.
Не обращая больше на Шизу внимания, я въехала в гараж, заперла ворота. Джим радостно бросился ко мне, виляя всем позвоночником.
Дома я упала на кровать, уткнулась в угол одеяла.
— Как ты мог?!
И вдруг меня пронзило — Машка! А ведь Шиза с ее больной интуицией права!
Вот почему не отвечает Машкин телефон! Вот почему ее до сих пор нет в городе! Она с ним! Добилась своего, школьная подружка, сестра подколодная…
И впервые за много-много лет я зарыдала в голос.
Потом прошло два черных дня. Черных-черных. Пустых, глухих, тяжелых.
На третий день я позвонила Ире:
— А тебе та женщина американская, из Находки, телефончик, случайно, не оставила?