Митрофан Иванович с силой захлопнул тетрадь, швырнул ее на книжную полку:
— «Вопрос ясен», — говорят у нас докладчику, когда его не хотят слушать.
— Я слушал вас с величайшим вниманием.
— Об вас и разговору нет.
Митрофан Иванович стукнул по столу кулаком.
— Все, что было, то прошло. Давайте поговорим о чем-нибудь хорошем. Коммуна наша теперь одна из лучших по всему Сибирскому краю.
Безуглый спросил:
— Уцелели ли у вас хоть несколько человек из старых коммунаров?
— У нас все, кроме Масленникова, в коммуне с двадцатого года.
— Масленников давно стал коммунаром?
— Ровно год. А почему вы им заинтересовались?
Безуглый неопределенно улыбнулся и смолчал.
Наружная дверь скрипнула. В комнату вошли два коммунара — секретарь ячейки Мартын Мангул и библиотекарь Алексей Лихачев. Секретарь был черноволос (кепи он держал в руках), курносоват и широк в плечах. Библиотекарь выше его, узок, длиннолиц, с редкими льняными волосами. Приезжий смотрел на них с удивлением. Коммунары, бритые, тщательно причесанные, в новых пиджачных костюмах, в голубых мягких сорочках с цветными галстуками, в начищенных штиблетах, показались ему актерами-любителями, одетыми под буржуев. Мангул и Лихачев пришли пригласить Безуглого на обед в столовую коммуны.
Безуглый спросил:
— У вас сегодня в нардоме, кажется, новая постановка?
Мангул ответил:
— Драмкружок ставит пьеса, написанный коммунаром нашей коммуна.
— Вы на репетицию костюмы одели?
— Мы с товарищем Лихачевым не принимаем участия.
Мангул вдруг понял, почему приезжий заговорил о спектакле. Безуглый увидел, как постепенно краснели у секретаря щеки, подбородок, лоб.
— Вы думаете, что мы надеваем на себя декорация? Вы ничего не знаете жизнь в село. — Мангул отвернулся и искоса оглядел Безуглого. Он был сильно рассержен.
Митрофан Иванович засмеялся.
— Мы сейчас вам, Иван Федорович, еще такое покажем, что вы всю нашу коммуну сочтете за деревню небезызвестного гражданина Потемкина. Оно со стороны свежему человеку, пожалуй, иначе и не понять. За одно могу поручиться перед вами — жареного поросенка из избы в избу перетаскивать не будем, потому столовая у нас общая.
Безуглый почувствовал себя очень неловко. В дверях все молча потоптались, уступая дорогу друг другу. На улице долго не могли наладить разговор. Мангул наконец заговорил первый. В голосе у него еще дрожала обида.
— Прошу вас, товарищ Безуглый, сходить за поселок на реку и посмотреть, какая книга читает наша птичница.
Лихачев показал рукой на босую девчушку с хворостиной около белого табунка гусей. Молодая птичница, запрокинув голову, следила за коршуном в небе. Время от времени она кричала: