— Ну, паря, будешь в Егозовой — заходи. Медовухой угощу, во! — Он поднял кверху кривой, толстый большой палец.
— Прощай, паря, побегу к старухе, — крикнул он мне, уже перебегая от костра к толпе.
Карусель и работящий клоун
На аэродроме в толпе духота, давка, щелканье семечек, хлопки пробок «фруктовой», гул, крики.
К садящемуся самолету мечутся стадом, облепляют его, как карусель на ярмарке. За поднимающимся самолетом бегут, сшибая с ног очумевших, измученных милиционеров и неутомимого бортмеханика Брянцева, бегут, задыхаясь и чернея от пыли, поднятой пропеллером. Каждый подъем и спуск встречают гулом одобрения, восторженным свистом и улюлюканием.
— А та, та, та! Попер! Понес! Понес!
Милиционеры жирными крупами лошадей теснят толпу.
— Гражданы, осадите! Дайте разбежку самолету, гражданы! Гражданы вы или бабы?
«Гражданы» инстинктивно пятятся от лошадей, медленно уступают дорогу самолету. Но неистовые мальчишки продолжают шмыгать по аэродрому. Мальчишки — главные враги Брянцева. Взрослых он просто стыдит и ругает, но за мальчишками бегает, с быстротой белки соскакивая с машины.
— Назад! Назад! Вернитесь! — кричит он, погоняя какого-нибудь вихрастого Сергуньку. А десяток еще таких же Петяшек и Ваняшек бежит следом за Брянцевым, свищет и ревет.
— Клоун, клоун! Ребята, глядите, клоун!
Вельветовый комбинезон Брянцева кажется им клоунским костюмом, а его беготня за ними — обычным клоунским трюком. Задыхаясь, Брянцев подбегает к машине, хватает бутылку «минеральной», наспех из горлышка делает несколько глотков, поправляет очки и виновато, вспыхивая обаятельнейшей своей улыбкой, говорит мне:
— Извиняюсь, Владимир Яковлевич, за грубое обращение. Ничего не понимают люди.
Я не успеваю выразить своего сочувствия — он уже одним прыжком заскочил на мотор. С акробатической быстротой и ловкостью он перескакивает с одной стороны машины на другую, соскакивает на землю, вновь прыгает на самолет.
Чтобы не мешать, я отхожу к толпе. Кривая старуха, перебирая губами, долго смотрит на меня единственным своим оловянным глазом.
— Ух и работящий у вас клоун этот, товарищи, — неожиданно говорит она мне.
Я ничего не успел ответить старухе. Иеске дал газ, мотор заревел, самолет побежал. Толпа шарахнулась за ним, увлекая за собой и меня, и старуху, и конных милиционеров.
Самолет высоко. Бежать уже некуда. Тогда толпа затихает, протирает от пыли глаза, дает милиционерам поставить себя на место.
Брянцев следит за полетом. Я подхожу к нему.
— Если бы вы знали, как мне надоела эта карусель.
Я смеюсь, кладу руку ему на плечо: