— Что со мной будет? — как попугай, продолжал вопрошать Портер, однако ему никто не спешил отвечать.
А пока рядовой тащил упирающегося майора по коридору обратно в камеру, Богут старательно вывел рядом с фамилией «Портер» три восклицательных знака и обвел их кружком.
Кажется, у него появился первый настоящий кандидат на роль «потенциальной цели Мамонта».
И останавливаться на достигнутом Богут не собирался.
2021 г., Иран
Если я начинаю орать песни на русском, значит, дела плохи, хуже некуда. Надежды нет, мир катится в тартарары, а моя жизнь не дороже одной из дециллиона пылинок, которыми усыпана грунтовка под моими ногами.
Мой голос гремит среди окружающей тишины, словно гром:
Я шагаю средь трупов погибших друзей,
Я случайно, не нарочно выжил…
Я не знаю, сколько еще смогу вот так идти. Кажется, от Сирджана до Бендер-Аббаса около трехсот миль, что для раненого придурка вроде меня конечно же пара пустяков.
Здесь, наверное, однажды откроют музей,
Посвященный не нам, так таким же…
Как говорил мой учитель музыки в русской школе: «Голос у тебя, Сережа, от Бога, вот только на ушах твоих медведь нехило так поплясал». Учитель совсем не умел общаться с детьми, много пил и вечно ругался с директором и родителями, но дело свое знал, как никто, и всегда говорил правду, чем мне и запомнился. Позже, уже в Штатах, у нас преподавал до того омерзительный подлиза, что его даже девчонки из нашего класса презирали — до того он был гадок и жалок. Впрочем, в Америке учителя вынуждены были так себя вести: после прецедентов, созданных Стефани Рагузой и Пэттом Слейзи, служители правопорядка устраивали им допрос с пристрастием за любое подмигивание или чересчур «похотливую» (цитата) улыбку.
Господи, о чем я думаю? Учителя? Музыка? Песни?
Ах да, песни…
Жаль, не видишь, мой друг, как пылает закат,
И прохлада ночная все ближе…
Жаль, что ты ее не видишь, Медведь Винни, и ты, Крольчатина. Жаль, что вы ее не видите, Генрик, Саймон, остальные ребята. Жаль, чертовски жаль…
Я спотыкаюсь, падаю на колени и остаюсь в такой позе, тяжело дыша и смотря перед собой. Подобный взгляд, наверное, может свидетельствовать о психическом расстройстве. Ну и конкретно в моем случае, после всего пережитого, это уж точно не самый худший диагноз.
Впрочем, я чувствую только дикую усталость. Мои ноги сбиты в кровь, ботинки разваливаются на части, хотя им и месяца нет. Едва я начинаю задумываться о боли, как она тут же усиливается, и потому я заставляю себя стиснуть зубы, подняться и продолжить путь.
Ради Винни. Ради Крола. Ради парней, которые отдали жизни ради победы… но так и не смогли ее достичь. И вот теперь я, словно одинокий гонец, потерявший лошадь, спешу на своих двоих в Бендер-Аббас, портовый город, где у нас штаб, чтобы сообщить о гибели роты. Я должен рассказать о подвиге моих собратьев, дабы все знали, что они умерли, как герои, с оружием в руках, а не как трусливые мыши, которых «боевики» по одному вылавливали из их нор и душили до тех пор, пока не перебили всех. Я должен доложить генералу, что его приказ выполнен, что если и остались в городе очаги сопротивления, то это необученные индивиды, вроде того мальца с автоматом, которые бессильны против боевых порядков Объединенной Армии.