— Отдохнуть! — сказал он, вздохнув.
Она не отвечала. Она сидела неподвижно.
— Ты разбудишь меня? — спросил человек, и голос его дрожал от усталости, — когда взойдет солнце.
— Да, — ответила молодая батрачка, — будь спокоен…
Он глубоко вздохнул и затих.
Молодая батрачка смотрела на человека, голова которого покоилась у неё на коленях.
В глазах её была неусыпная бдительность, какая бывает в глазах зверей и матерей.
* * *
Нинон сидела перед зеркалом и красилась. Она не спешила. Она положила локти на стол и, казалось, была погружена в рассматривании себя самой. Но в действительности её глаза под приспущенными веками, дрожавшими, как крылья бабочки, следили за молодым человеком, который беспокойно ходил взад и вперёд по комнате.
— Садись же, наконец, Георг, — сказала она, берясь за пуховку.
Но он не сел. Он только подошел ближе к её стулу. Он смотрел в её лицо, и кулаки его сжались.
— Не делайте этого, Нинон, — прошептал он, зная сам, как бесцельна его просьба. — Не делайте этого!
Нинон спокойно смахнула с лица излишек пудры. Её улыбка не изменилась.
— Почему же? — спросила она. Или тебе жаль, что я получу за всю эту комедию 3 миллиона, если, конечно, я хорошо сыграю свою роль?
— Ты великолепно сыграешь ее, — ответил молодой человек, — и я охотно отдал бы тебе все миллионы на свете. Но тебя я бы не отдал никому, Нинон, вот что нелепо.
— Тогда поблагодари Джо Фредерсена или Ротванга, или обоих их, Георг, потому, что они виноваты в том, что я больше не буду принадлежать никому!
— И мне тоже, Нинон? — спросил он с пересохшим ртом.
— И тебе нет. Тебе-то уж во всяком случае нет.
Она увидела в зеркале, как изменились черты его лица, и быстро обернулась к нему.
— Что это тебе приходит в голову сказала она с искренней досадой. — Или тебе уже мало, что я позволяю тебе приходить ко мне?
— Этого слишком много, Нинон, и слишком мало… Я люблю тебя, Нинон я люблю тебя!
— А я никого не люблю, — ответила Нинон. — Я люблю только себя. Ротванг был прав. Я совсем злая. Но я люблю зло, поэтому я люблю себя… Я буду танцевать перед тысячами, перед десятками тысяч людей, и каждый будет думать, что я пляшу для него одного. Но я не танцую ни для кого, кроме себя, Георг. Я сжигаю всех и остаюсь сама холодной, как лёд.
— Не делайте этого, Нинон, — совсем тихо произнес Георг.
Нинон пожала плечами.
— Ты говоришь это сегодня уже во второй раз.
— Я всегда буду говорить это, Нинон. Я не имею больше собственной жизни. Меня оторвали от привычной моей обстановки, и я очутился наверху.
— Это Фредер оторвал тебя?
— Да, Фредер. Я изменил ему и предал его. Его деньгами я купил на одну ночь тебя, Нинон… С тех пор я точно человек, попавший голым в жгучую крапиву. Я не могу податься назад, не могу идти вперед. Я погиб. Я — твой пес, Нинон! Но собаки бдительны, и у них хороший нюх. Ты играешь опасную игру, Нинон!