В глубокой тишине, царившей в доме, прозвучал дверной звонок, не сильно, но уверенно.
Брингер слышал шаги слуги, направляющиеся к входной двери. Затем некоторое время было тихо.
Ожидание утомило его; он закрыл глаза. Когда он их снова открыл, то увидел своего слугу, стоящего у постели.
— Простите, барин, — промолвил тихо слуга, — там некто желает говорить с вами.
— Очень сожалею, но по весьма понятным причинам, я не могу никого принять, — сказал Брингер, с удивившей его самого нервною дрожью в голосе.
— Я так и сказал этому господину, но мои слова не произвели на него никакого действия, — ответил слуга.
Тон, которым были произнесены эти слова, заставили Брингера всмотреться в лицо говорившего. Оно было необыкновенно.
— В чем же дело? Кто он, этот господин?
— Никогда еще я не видел такого человека. Он никогда не приходил сюда.
— Как он выглядит? спросил снова Брингер, которого интересовало больше странное выражение лица своего слуги, чем незнакомый посетитель.
По-видимому, он иностранец. У него кожа цвета глины и говорит он с иностранным акцентом.
— Так. Скажите ему, что я очень прошу извинить меня, но принять его не могу, потому что, во-первых, уже одиннадцатый час, а во-вторых, я еще в постели, еле-еле оправляющийся от тяжкой болезни.
Слуга мялся.
— Говорил я ему и это, — заметил он беспомощно.
— И он все-таки желает видеться со мной?
— Точно так, барин.
— Назвал он своё имя?
— Нет.
— Подите в таком случае, попросите его дать свою карточку, или пусть он назовет свою фамилию.
Слуга ушёл и через полминуты вернулся.
— Этот господин отказывается назвать себя, но повторяет, что желает говорить с вами, но что бы то ни стало, так как имеет сообщить вам весьма важное дело.
— Где моя жена?
— Барыню позвали куда по телефону полчаса тому назад.
— Кто позвал ее?
— Не знаю. Барыня сама подходила к телефону.
— Разве она не сказала, когда вернется?
— Нет.
— Гм… Скажите незнакомцу что я сегодня вечером никого принимать не в состоянии. Пусть придёт завтра утром…
— Завтра-утром, — произнёс очень мягкий и бесцветный голос, за дверью, — меня большее здесь не будет.
Брингер сел в постели.
— Впустите его, — сказал он тихо слуге.
Пока тот собирался уходить, Брингер повернул абажур лампы таким образом, что яркая полоса света пятидесятисвечевой лампочки клином падала в сторону двери, откуда должен был появится гость.
Он вошел и поклонился. На европейский взгляд, поклон его был слишком глубок и торжественен. Он ничего не сказал при этом.
Первое впечатление, произведенное гостем, было легкое разочарование. Можно было ждать появления человечка чья внешность гармонировала бы с таинственной и упорной манерой проникнуть в дом.