Несколько раз в неделю звонила Л., чтобы сказать, что она как раз рядом. На самом деле она никогда не была особенно далеко. И каждый раз я предлагала ей подняться. Потому что в том смятении, которому я отказывалась дать имя, ее присутствие успокаивало меня.
Л. приносила цветы, булочки, бутылку вина. Она знала, где найти чашки, чай, кофе, штопор и бокалы. У нее было свое место на диване. Она укутывалась в мою шаль, зажигала лампы, выбирала музыку.
Когда мне звонили в ее присутствии, Л. оставалась на месте. Она не делала вид, что смотрит в свой телефон или листает газету, как поступило бы большинство людей. Нет, наоборот, она кивала моим ответам или же хмурила брови. Молча она принимала участие в разговоре.
Л. подарила мне набор новых записных книжек трех разных размеров из вторичной бумаги. На самой большой она сделала коротенькую ободряющую надпись, которую я успела забыть. Теперь уже ее не найти, потому что я все выбросила.
Каждую неделю она спрашивала, как движется моя работа, напоминала, что всегда в моем распоряжении, если я захочу об этом поговорить. Поскольку мне особенно нечего было ей сказать, она рассказывала о своей. Л. как раз приступила к автобиографии знаменитой актрисы. Три месяца назад она участвовала в конкурсе вместе с двумя пользующимися большим спросом литературными неграми. Как и они, Л. познакомилась с актрисой на вечеринке, организованной ее агентом. И актриса выбрала ее. Разумеется, Л. сумела найти слова, подтвердить ее интуицию, что продолжало поражать меня. Л. нравилось упоминать об удовольствии, которое она испытывает, придавая форму сырому материалу, поставляемому ей актрисой. Она говорила мне об этой женщине с нежностью демиурга, как если бы актрисы не существовало вне работы, которую они начали вместе, как если бы именно она, Л., явила эту женщину миру, ей самой. Л. была счастлива, и ей казалось, что на сей раз она занимается лучшим, что есть в ее профессии. Тем, что важно. Потому что Л. было недостаточно, что ее выбрали. Она не писала невесть для кого. Она позволяла себе отказываться от некоторых сотрудничеств и выбирала людей, с которыми у нее было желание работать. С людьми, призналась мне она, у которых есть судьба. Которые падали, тонули, страдали – и несли печать пережитого. Вот что ее интересовало. Описать, как они снова поднялись, воссоздали себя, подправили. Ее роль заключалась в том, чтобы вывести на сцену, описать словами, сделать важным материал, который они ей доверяли. Она давала возможность читать их души, и, когда они ее благодарили, Л. твердила всегда одно и то же: она только сделала их душу видимой невооруженным глазом.