С тех пор как я получила письмо, мои ночи были наполнены рваной бумагой, сожженными книгами, вырванными страницами. Слова гнева и возмущения вдруг раздавались в моей спальне, злобный ропот, резко выхватывавший меня из сна. Мне вспоминается также безумный хохот несказанной жестокости, разбудивший меня как-то ночью и не утихавший долгие минуты, пока я лежала с широко раскрытыми глазами.
Я обнаруживала себя сидевшей на постели, в поту, совершенно уверенной, что все это происходило в реальности. Мне приходилось зажигать свет и находить знакомые предметы в спальне, чтобы биение моего сердца замедлилось. Тогда я вставала, стараясь не шуметь, босиком шла по паркету и плиткам, чтобы плеснуть в лицо воды или приготовить травяную настойку. Я сидела в кухне час или два, дожидаясь, чтобы рассеялись образы, и только после этого могла снова лечь.
Думаю, именно тогда я перечитала все детские иллюстрированные книги, которые сохранили Луиза и Поль. Мы неоднократно говорили о том, чтобы спустить их в подвал, но никто из нас так и не решился это сделать, так что теперь, когда детям было по двадцать лет, они по-прежнему находились у них в комнате. Посреди ночи я осторожно переворачивала страницы, радуясь тому, что вижу рисунки, связанные с их детством, и тексты, которые сотни раз читала им вслух. Меня поражала способность этих книг с картинками будить воспоминания. Каждая из этих историй вызывала в памяти драгоценный момент, предшествовавший укладыванию в постель, ощущение их маленьких тел, прильнувших ко мне, бархатистость их пижам. Я вспоминала интонацию, которую вкладывала в каждую фразу, слова, которые так нравились им и которые порой приходилось повторять десять, двадцать раз. Все это всплывало на поверхность в нетронутом виде.
Почти каждую ночь между четырьмя и пятью часами я перечитывала истории про медведей, кроликов, драконов, голубую собаку и музыкальную корову.
Помню, как-то ночью Л. проснулась и обнаружила меня в кухне, погруженную в чтение книги Филиппа Корантена, которую обожала Луиза: это была история про мышиное семейство, жившее на книжном шкафу и питавшееся книгами. То, что книги можно есть, очень веселило Луизу; особенно ее забавляло приказание, данное своему сыну матерью героя, когда тот собирался отправиться в поход со своим кузеном: «А ну-ка принесите мне два листа «Пиноккио». Твой отец обожает их в салате!» Я так и слышала детский смех Луизы. Эти фразы я знала наизусть, наверное, я даже шептала их с улыбкой на губах, когда ко мне подошла Л. Она налила в чайник воды, порылась в шкафу в поисках пакетика травяного чая и села рядом. Кончиками пальцев она полистала альбом, держа его на расстоянии (речь ведь шла о мышах, хотя и стилизованных и раскрашенных), а потом спросила: