– Уйди и не приближайся ко мне на расстояние вержения камня! – ответил я. – И передай всему Синедриону, что они не люди, а гробы крашеные! Убирайся прочь!
Толпа радостно заголосила.
Но, как только Дафей скрылся из виду, я сразу пожалел, что не принял предложения Каиафы. Как будто дух противоречия, распаливший меня, вдруг перестал затуманивать мой ум. Ученики стояли с печальными лицами, а все остальные люди, окружавшие нас, хотели только еды и веселья. Но еды для них у нас не было, а веселья не предвиделось. И людей в этой неубедительной толпе не прибавилось после моей гневной тирады. Я подумал об ауреусах Каиафы, и мне стало еще горше.
Когда мы вошли в Иерусалим, я окончательно понял, что ошибся, отклонив предложение Каиафы. Накануне в городе были протесты и беспорядки, устроенные сикариями и жестоко подавленные по приказу префекта, легионеры убили и арестовали несколько десятков недовольных евреев. Синедрион воспользовался этим, проявив единодушие, и призвал покарать также тех, кто, по мнению его членов, угрожал духовной власти: вольных проповедников, целителей и ученых людей. Под горячую руку стражи попадались даже гадалки и безобидные толкователи снов. Иудейские воины вместе с римскими легионерами отлавливали их и предавали Малому суду, который быстро выносил смертные приговоры один за другим, почти не разбирая сути дел. По ошибке были схвачены и казнены даже несколько восторженных сельских паломников, которые оказались не в меру болтливы.
В числе этих несчастных было и несколько Йесусов из Нацерета, которые под пытками назвали свои настоящие имена. К тому же в городе появилась женщина по имени Мария, назвавшаяся матерью Йесуса из Нацерета и великой матерью всех женщин, и ее не взяли под стражу только потому, что сочли помешательство такого рода комичным и не опасным для властей. Она стала кем-то вроде непорочной и всеблагой Исиды и собрала вокруг себя слепо верящих ей женщин, в том числе из знатных семей. Судя по описанию, это была моя мать. Меньше всего мне хотелось тогда видеть ее. Думаю, это чувство было взаимным.
Не было и речи о том, чтобы устроить проповедь где-нибудь в людном месте. Винные пары улетучились, и меня терзала тревога. Нам нужно было надежно укрыться где-нибудь, отдохнуть и скорее покинуть Иерусалим. В западной части города Матфей привел нас в дом, где жил страннолюбивый торговец, хозяин нескольких лавок, в которых продавались соль, посуда, шкатулки, ножи и разная мелочь, необходимая в быту. Это был морщинистый высокий старик с глазами разного цвета – зеленым и голубым. Я встречал таких людей, но меня удивило, что у него были разного размера зрачки, как будто бы один глаз смотрел на свет, а другой уставился во тьму. Старик жил со своей молчаливой молодой женой-сирийкой, упитанной девицей с роскошными кудрявыми волосами и добрым глуповатым лицом.