– Нет, Авдон! – воскликнул я. – Не так робок был пророк Исайя, сказав: выходите из Вавилона, бегите от халдеев со гласом радости!..
– Куда же ты предлагаешь нам бежать, Йесус? – повысил голос Авдон. – Ты пришел невесть откуда, а мы, благочестивые люди, живем на своей земле, и сейчас не времена Вавилонского плена.
– Но что, если Йесус прав и нас ждет наказание Божие за бездействие? – взволнованно спросил мужчина в дорогой шелковой одежде, по-видимому, заезжий торговец, так как раньше я не встречал его в Кафарнауме.
– Такие люди, как Йесус, плохо кончают! – воскликнул Авдон. – Они висят на столбах вдоль дорог на радость воронам. Его друг Симон украл курицу! Знаете об этом?
– Симон уже наказан за то, что был голоден, – сказал я, заметив, что юноша-римлянин разглядывает меня с интересом и уважением. – Давайте будем милостивы к Симону. А сейчас давайте поговорим о главном…
В этот момент я постарался войти в состояние, при котором нужные слова произносятся сами, будто летят навстречу слушателям, рождаясь где-то в конце солнечной анфилады, как поэзия.
– Так что же, – медленно и грозно начал я, – уксусом и желчью поите вы Господа? Своим неразумением и упрямством?
Лица слушающих помрачнели. Авдон косился на меня с ненавистью, теребя свою клочковатую серую бороду, но не перебивал. Бичуя то, что присуще нам всем, я говорил сначала медленно, потом быстрее, еще быстрее и под конец этой речи кричал, потрясая кулаками, в одном из которых была зажата острая ракушка:
– Братья мои! Тайны истины открыты в символах и образах, но вы должны отыскивать эти знаки сами! Только сами! Не надейтесь на синагогу, не надейтесь на кесаря, не надейтесь на Бога! Да, именно это я говорю сейчас!
Слушатели застыли, и юноша-римлянин смотрел на меня с восторгом, как будто видел знамение.
– Этот мир – пожиратель трупов! – кричал я, и слезы текли по моим щекам. – Слышите? Слышите? У нас никого нет, наши матери и отцы – это прах, наши правители – плесень, наше имущество – тлен, так чего нам бояться?
– Да, Йесус! Воистину! – раздавались голоса. – Будь проклят страх! Мы не боимся!
– Тьма и свет, правое и левое, жизнь и смерть, – продолжал я, чувствуя, как воздух в молельной комнате вибрирует от наполнившей его энергии, – все это едино! Бог – это пожиратель людей! А я здесь и с вами, я с вами! Я разделю с вами все! Дайте мне чашу!
Кто-то подал мне черную глиняную чашу. Я быстро провел острым краем ракушки по запястью, как сделал это когда-то на свадьбе в Кане, подставил чашу под струю крови и медленно произнес в торжественной тишине: