И еще, насколько мог видеть Илья, не было мужского срама.
Какое-то время они рассматривали друг друга. Глаза у дэва были мертвые; Илье даже подумалось, что он слеп.
Но тот, закончив осмотр, удовлетворенно кивнул. В голове у Ильи зашумело, перед глазами замелькало: дэв говорил с ним. Говорил не словами, не раскрывая уродливого рта, но Илья понимал.
«Слушай… прими… и ты будешь…» Бессмертие, могущество, больше не человек…
— Нет уж, спасибо, — пробормотал Илья, разворачивая коня боком. Тут ему не надо было думать. За крупом коня руки сами делали привычное.
Дэв засмеялся. От этого морда его смялась и пошла складками; в пасти открылись крупные, но дурные и редкие зубы.
«Ты уже… меня слышишь… если способности проявились, их не…» Это сила, сила, данная Илье, изменила его, человека Илью. Его движения, ток его крови, его ум.
— Я человек, — ответил Илья, — такой же, как все. Сила дана мне взаймы, чтобы я мог сделать то, что нужно. Что нужно для людей.
«Прими… ты больше не будешь….» Одиночество. Ты одинок, Илья. Ты страшно одинок. Ты лепишься к людям, к их теплым домам, к их артельным котлам, они готовно подвигаются и дают тебе место, ложку и ломоть своего хлеба, но из любого дома, из любой артели ты должен уйти…
Ну и пускай. Может быть, они — не мои, но я — их. Их.
— Ведь это же вы натравили кипчаков на Русь, — сказал Илья вслух. — Зачем?
«Мешает… может помешать… когда-нибудь… убрать…» Светлые линии, сети светлых линий, освещенная дорога вдаль…
Мешает, значит, Русь. Убрать.
Руки сделали свое дело. Тетива распрямилась, и стрела попала дэву в левый глаз. Он взвыл и повалился, покатился вниз, к трупам людей и лошадей. Но когда Илья подъехал, его там не было. Илья смотрел на уже чуть занесенных пылью мертвых кипчаков. Их лица были оскалены, глаза выпучены. Они умерли быстро, но смерть их не была легкой.
— Женюсь. Женюсь… — Алеша поник золотой головой.
— Так тебе и надо, — с простодушным лукавством подначил Илья.
Они сидели втроем в той самой харчевне, которую когда-то — жизнь назад! — Добрыня показал едва приехавшему Илье. За эти долгие годы, изменившие их, харчевня изменилась мало. Те же дубовые столы, тот же состав посетителей — мелкие торговцы и охранники торговых караванов, — даже, казалось, лица те же. И мед, и греческое вино, которое предпочитали Добрыня с Алешей, были все так же хороши. И пока Алеша не заговорил о своей грядущей женитьбе, Илья чувствовал себя счастливым. Сидеть вместе с этими двумя в уголке за кубком, чувствовать их рядом с собой, слушать разговоры, смотреть в их лица… Еще бы с Вольгой повидаться до отъезда, но никто не знал, где он и что с ним. Говорили, что он вывел отроков из окружения, сказал им, что у него другие дела, и исчез. Надо непременно заехать в Дозор.