Но она не нравилась Добрыне, и в доме ее, богатом, но как будто нежилом, лишенным тех мелочей, которые делают жилье милым, — брошенного рукоделия, оброненной булавки, небрежно забытого не на месте платка — ему было неуютно.
Он торопился уйти и обрадовался, когда наконец появились голуби, калач, другая снедь. Странно, но обычно внимательный Добрыня не мог вспомнить, кто это все подавал.
Они поели, и он заторопился. Марина не задерживала, только сказала: «Как захочешь — возвращайся». Рот улыбался, и это почему-то сделало фразу двусмысленной.
Добрыня поднимался в верхний город, и ему навязчиво вспоминалась улыбка Марины. Ее рот, такой чувственный, такой… Желание, возникшее исповдоль, с каждым шагом становилось нестерпимее. А ведь она давала понять, что не против… Определенно давала!
«Слишком давно у меня не было женщины, вот и все, не стоит обращать на это внимания», — объяснял себе Добрыня, торопливо шагая и все ускоряя шаг — вниз, вниз, на Подол, на улочку, мощеную камнем.
****
Сапоги пришлось купить, как же без них? Илья вновь хотел бы пойти на рынок вместе с Добрыней, у того тоже много что обгорело из справы, вместе бы и посмотрели. Но Добрыни не было в церкви, не встретился он и потом. Ничего удивительного в этом не было: на Добрыне были не только дела дружиннные, но и государственные Владимир ему поручал.
Вернувшись с рынка с новыми сапогами, Илья присел на завалинке у дружинной избы: лапти тоже следовало подправить, да и если он кому понадобится, искать не надо: вот он, здесь. Плел потихоньку, наслаждаясь вечерним солнышком и привычной ручной безделицей.
Услышав сопение у локтя, сделал неприступное и сосредоточенное лицо человека, занятого очень важным делом.
— Такую обувку селяне носят. Которые с возами приезжают, — сообщили у локтя. — Ты разве селянин?
— Был селянин. Теперь дружинник.
— Дружинники ходят в сапогах. А тебе не нравится?
— Нравится. Красиво. И на лошади в сапогах удобнее. Но если нужно идти бесшумно, лапти лучше.
У локтя помолчали, обдумывая.
— А мне такие сделаешь?
— Сделаю, княжна. Давай ножку, сниму мерку.
— Сейчас сделаешь? — спросила она, решительно впихивая ему в руки маленькую, исцарапанную и не очень чистую ступню. Сохранять вид невозмутимой серьезности Илье давалось все труднее. Пятилетняя княжна Наталья, младшая и, как поговаривали, самая любимая дочь Владимира, характер имела самостоятельный, от нянек ускользала и по теплому времени бегала по двору босиком.
— Нет, сейчас не получится, — он прикинул, что для такой ножки нужно отобрать и подготовить лыко понежнее; наверно, все запасы перебрать придется. — Завтра вечером приходи — заодно и плести поучишься.