Смутно припомнив, в какой стороне лестница, по которой меня вела в столовую еще та девочка, я решительно прошествовала направо. Если кто попытается меня остановить, устрою такой скандал, что у всех местных прабабушек на небесах уши в трубочку свернутся.
И до лампочки мне, что там подумает дворцовая стража, когда я вломлюсь к Его Величеству и потребую вернуть меня домой. Я зла!
Замок, казалось, вымер. Если утром по дороге в столовую мне время от времени попадались выряженные в обязательную форму слуги и даже пара-тройка расфуфыренных то ли гостей, то ли домочадцев, то теперь мне не встретилось ни души. Я беспрепятственно нашла лестницу; очень, очень, безумно долго спускалась, тихо тупея от повторяющихся движений и так и не изменившегося вида однотонной ковровой дорожки, а след-в-след за мной, дыша в спину, ступала упрямая мысль, что я что-то пропустила, что-то крайне важное…
В огромном светло-сером холле, насквозь продумываемом зябким вечерним ветром, так же никого не было. Сквозняк хлопал дверью, яростно трепал полупрозрачные занавески гигантских окон, и, кроме его жалобных завываний да ударов крепкой дубовой створки о косяк, ниоткуда не доносилось ни звука.
И вот тогда мне стало страшно. Не потому, что я на другой планете, черт знает насколько далеко от дома, — а потому, что я могу ни с того ни с сего на этой самой планете остаться одна-одинешенька. Ну не мог же такой большой замок просто взять и опустеть?
А потом вдруг поняла, что страх делится на две ровные половинки. И одна из них — не моя.
Ощущение было настолько непривычное, пугающее — и в то же время четкое, ясное и уверенное, что я поневоле схватилась за голову: мне казалось, что там сидят не только мои мысли…
Отлично. Вот и дожили до шизофрении. А стоит ли возвращаться? Еще пара-тройка таких деньков, и я стану практически неотличима от местных!
Глубоко вздохнув, заставила себя расслабиться и даже более-менее успокоиться. Что бы это ни было — такие глюки на пустом месте не появляются, раз не хочется звать сие чувство шизой — будет интуицией. Так что же она собирается сказать?
А страх — вторая его половина — спешил сообщить, что существует на свете такая штука, как потусторонний ужас насильственной смерти, и внушается она почему-то… мной? Да еще и носителя этого страха как такового в замке не обнаружилось — только терпко пахнущие ментальные следы, обрывки эмоций…
От ставших такими очевидными наблюдений резко заболела голова, и я уселась прямо на пол, сдавив пальцами виски и подтянув колени к груди. Какого черта я чувствую? Что этот лорд со мной сделал?..