— А мы все Федором недовольны, — вздохнула Варвара.
— Одно доброе дело доброты не посеет, — по-прежнему непримиримо проворчал Хомяков.
— Нехорошо ты сказал, Роман, — Василий укоризненно покачал головой. — Если бы Федора просили об этом и он сделал, и тогда бы спасибо ему. А когда добро — по велению души да втайне творится, это поступок достойный. Слова добро не сеют, а поступок — даже один — сеет. И хвала сеятелю.
Вошел Зализо:
— Василий Иванович Немирович-Данченко.
И отступил, пропуская корреспондента, одетого по-дорожному, что сразу всем бросилось в глаза.
— Добрый вечер, господа. Попрощаться зашел буквально на минуту, даже извозчика не отпустил… — Немирович-Данченко замолчал, заулыбался, шагнул, протянув обе руки: — Василий Иванович! Тезка ты мой двойной!.. Ну, здравствуй, дорогой, здравствуй.
Они троекратно поцеловались, путаясь бородами.
— Как всегда — в суете? — спросил Василий.
— Извини уж, — развел руками журналист. — Да, насчет суеты. Государь повелел возбудить следствие о Ходынской трагедии. Вести дело поручено следователю по особым делам Кейзеру. Скажите Каляеву об этом, когда увидите его.
— Каляев утром в Нижний укатил.
— Ну, а я — в Петербург. Кляузы начались в редакции. Отповедь моя им не понравилась. Ну, обнимаю всех, целую и — скачу.
И вышел, поклонившись.
— Суетой газетчики живут, — неодобрительно вздохнул Василий. — А суетой души не спасешь.
Помолчали.
— Надо насчет обеда распорядиться. — Варвара встала. — Готовьтесь, господа.
Она ушла.
— А спасти необходимо, — вдруг сказал Вологодов.
— Что спасти?
— Надежду Ивановну. — Викентий Корнелиевич поднялся с кресла, зашагал по гостиной с непривычным для него волнением. — Который день наши разговоры слушаю и жалею, что нет с нами Надежды Ивановны. Пусть скучны наши споры, пусть — болтовня, но она бы слушала. Она бы себя слушать перестала.
— Правильно! — громко сказал Николай. — Она там в заточении. В узилище!..
— А врачи как же? — растерянно спросил Роман Трифонович. — Они же отказали…
— Для врачей она больная, а для нас — Наденька! — выпалил капитан.
— Святые слова сказал, Коля, — вдруг заволновался всегда внешне спокойный Василий. — Душу ее спасать надо. Душу, а не тело! А все норовят тело, тело!..
И поспешно вышел. Николай бросился за ним:
— Обожди, Вася! Вместе…
— Что скажете, Викентий Корнелиевич? — с некоторой растерянностью спросил Роман Трифонович, когда за братьями захлопнулась дверь. — Не натворим ли бед самовольством?
— Знаете, дорогой друг, я рад. Мне кажется, что дома ей будет лучше. Во всяком случае, должно быть лучше.