— Как новенькая, — Надя притопнула каблучком. — Спасибо тебе, Николка.
— Чудо-юдо ты пропустил, Николка, — сказал отец. — Рыбину провезли пудов на сто с гаком.
— Где? — встрепенулся Николка.
— Вон, к Трухмальной подъезжают. Поспеешь еще.
Николка тут же сорвался с места, помчавшись вослед обозу. Артельщик решительно отказался от предложенной платы, но перед дюжиной пива не устоял:
— Это с нашим удовольствием. Спасибо, барин.
— Куда направляетесь? — спросил Василий Иванович, рассчитавшись с артельщиком. — Может, вместе пойдем? Меня волостные старшины на обед пригласили. Вам, коллега, было бы весьма полезно с ними познакомиться.
— С огромным удовольствием, Василий Иванович!
Представители волостей России были размещены в театре Корша — любимом театре москвичей. Повсюду, даже в гардеробе одна к одной стояли простые железные койки, застеленные байковыми солдатскими одеялами. А столовая размещалась в зрительном зале: волостных старшин кормили бесплатно два раза в день обедом из двух блюд, к которому полагался стакан водки, а пива и чаю — сколько душа запросит. Степенные, аккуратные мужики сидели все вместе, плечом к плечу — вятские и таврические, иркутские и смоленские, русские и нерусские: черноусые причерноморские греки, рыжеватые, крепкие — один в один, как желуди, — немцы, рослые латыши и литовцы, светловолосые худощавые белорусы, поляки и русины, болгары и сербы, румыны, венгры, молдаване. Здесь были те из подданных России, кто исповедовал христианство: представители иных конфессий размещались отдельно.
— Хлеб да соль! — сказал Василий Иванович, поклонившись общему столу.
— Сделайте милость откушать с нами, господа хорошие.
Дружно потеснились, сдвигая оловянные миски. Кто-то помоложе мигом принес чистые приборы для незваных гостей.
— Ласкава просимо! — пригласил старый, заросший белой до желтизны бородой белорус.
— Здесь следует слушать, — тихо объяснил Наденьке бывалый корреспондент. — Отвечать, только если спросят.
Им тут же наложили по полной миске густых щей, поднесли по стакану водки. От водки молодежь, поблагодарив, отказалась, а Немирович-Данченко со вкусом употребил свою порцию в два приема.
На них деликатно не обращали внимания, чтобы не смущать, продолжая степенный хозяйственный разговор.
— Три десятины, а маю с них четырех коней, трех коров, овец десятка два.
— И все — с трех десятин?
— Да вот-те крест!
— Да что ж за земля у вас такая?
— А такая, что хоть на хлебушек ее мажь. При деде родила, при отце родила, при мне родит и при внуках моих родить будет.
— Чудеса прямо! У меня — я сам вятский буду — восемь десятин наделу, а боле одного коня да коровки поднять не могу.