Мак с шишкой и синяком на лбу, обретшим еще более радужную расцветку, не мог противиться искушению сказать этим субъектам последнее громкое «прощай». В церковь он не пошел, с утра решил не принимать душ и не бриться, натянул старые потертые джинсы и грязный свитер и для пущего эффекта снял широкую повязку со лба. Пусть все Баннинги забудут о еде, когда увидят эти безобразные швы. Мак явился с опозданием всего на несколько минут, однако сумел омрачить радостную суету и обмен любезностями при встрече родных. Лайза игнорировала его полностью – впрочем, она делала это почти всегда. Девочки шушукались на застекленной террасе с кузинами – последние, разумеется, слышали о скандале и хотели узнать подробности.
И вот, уже усаживаясь за стол, Лайза протиснулась мимо него и прошипела:
– Почему бы тебе не уйти прямо сейчас?
На что Мак весело ответил:
– Да потому, что я просто умираю с голоду, а подгоревших пирогов не пробовал вот уже месяц.
Все присутствующие, их было шестнадцать, вслед за отцом Лайзы, в белой рубашке и галстуке, вознесли благодарственную молитву Всевышнему и сразу принялись за еду. Трапеза началась. Как всегда, прошло секунд тридцать, и отец Лайзы принялся обсуждать цены на цемент. Женщины же занялись сплетнями. Двое племянников Мака, сидевших напротив, глаз не сводили с его шрамов и не могли есть. И вот наконец нетерпение бабушки, матери Лайзы, достигло предела, и она не сдержалась. На фоне общей приглушенной болтовни голос ее прозвучал громко и мощно:
– Бедняжка Мак. Голова твоя выглядит просто ужасно! Наверное, было очень больно?
Мак ожидал подобного выпада и тут же выпалил в ответ:
– Вообще ничего не чувствую. Сижу на таблетках. Они замечательные.
– А что, собственно, случилось? – Этот вопрос поступил от шурина, врача.
Единственный из всех сидевших за столом он имел доступ к больничной карточке Мака. Вне всякого сомнения, шурин зазубрил все данные оттуда, перемолвился словом другим с терапевтом, медсестрами и санитарами и знал о состоянии Мака больше, чем он сам. Поскольку в планы Мака входило раз и навсегда покончить с юридической практикой, он теперь жалел лишь о том, что в свое время не прищучил шурина, не подал на него в суд за преступную небрежность при лечении пациентов. Ну ничего, кто-нибудь непременно подаст.
– Да, я напился, – с гордостью ответил Мак. – Домой пришел поздно, поскользнулся на льду, упал и расшиб голову.
Спины Баннингов мгновенно выпрямились. Все обратились в слух. А Мак меж тем продолжал:
– Только не говорите мне, ребята, будто не слышали об этом в мельчайших подробностях. Лайза свидетель. Она всем успела рассказать.