Через двадцать минут виражей на большой скорости Тим останавливается у «Макдоналдса», притормозив так резко, что нас с Нэн швыряет сперва вперед, потом назад. Тем не менее я ему благодарна, а то пальцы онемели – до того сильно я стиснула ручку дверцы. По возвращении Тим выглядит еще хуже: зрачки почти съели серую радужку, темно-русые волосы стоят дыбом.
– Так больше нельзя, – шепчу я Нэн. – За руль лучше сесть тебе.
– У меня только ученические права, – вздыхает Нэн. – Большие неприятности можно заработать.
Неприятности больше нынешних? Трудно представить. Я, конечно, вообще не умею водить, ведь мама снова и снова откладывает уроки вождения, мол, я слишком молода, а большинство водителей на дорогах – недоучки. Прежде казалось, что спорить не стоит, ведь меня подвозила Трейси, а теперь я жалею, что не подделала мамину подпись на бланке родительского согласия. Может, просто соображу, что и как? Вспоминаются истории о шестилетках, сумевших отвезти в больницу немощных бабушку с дедушкой. Я смотрю на коробку передач «джетты». Механическая. Ничего не получится.
– Нэнни, нужно что-то срочно придумать.
– Знаю, – шепотом отвечает подруга. Она обнимает брата за плечи, а тот безуспешно пытается засунуть ключ в зажигание. – Тимми, это же глупо. Мы на бензин потратим больше, чем выиграем на безналоговом баккарди.
– Сестричка, это же гребаное приключение. – Тим наконец вставляет ключ, жмет на газ, и «джетта» пулей уносится со стоянки. – Неужели ты не жаждешь приключений?
Машина несется быстрее и быстрее. Мотор гудит так, что дрожат сиденья. Другие машины Тим объезжает справа. Мы пролетаем Миддлтаун и приближаемся к Хартфорду. Я смотрю на часы. Без десяти девять. Комендантский час в одиннадцать. К этому времени мы до Нью-Гемпшира не доедем. Если вообще в дерево не врежемся. Пальцы болят – так крепко я держусь за ручку. Лоб саднит от испарины.
– Тим, остановись. Выпусти нас! – громко требую я. – Мы не хотим с тобой ехать.
– Расслабься, Саманта!
– Да ты нас всех убьешь! – скулит Нэн.
– Небось девственницами умрете? Гадаете теперь, какого хрена берегли себя?
– Тимми, пожалуйста, не говори это слово!
Разумеется, такую просьбу Тим и ждал.
– Слово? Какое слово? Ах, это…
Слово на букву «х» он превращает в песню и следующие несколько минут поет ее без остановки. Потом Тим кладет это слово на мотив «Марша полковника Боуги»[13] и поет снова. Я разражаюсь истерическим хохотом, а потом вижу стрелку спидометра у отметки сто миль в час[14] и пугаюсь сильнее, чем когда-либо в жизни.
– Черт, копы! – По кривоватой дуге Тим сворачивает на трейлерную стоянку.