На стволе она вырезала:
К. К.
Д. Ф.
С. К.
И ниже:
Здесь были мы.
Затем встала и вгляделась в инициалы покойных друзей, каждый из которых заполняла тень, густая как нефть, пока ветер колебал ветки, а дерево скрипело, качая кроной.
Она отвернулась, чувствуя себя такой же пустой, как дерево, и пытаясь вспомнить, почему оно так много для нее значило. Когда-то на мгновение показалось, что оно – одно-единственное, спаситель.
Я была не в себе, думала она. В шоке.
Ветер крепчал.
Клэр остановилась.
Вокруг, будто светлячки, с поля поднимались хлопковые пушинки, пойманные в луче фонарика, прорезающем темноту. Волосы вились у лица, нос переполняли запахи почвы и дыма, и, не зная почему, она улыбнулась, когда миллионы пушинок воспарили, словно души, к небесам, и слились со звездами. Все тут же кончилось, и любому другому это показалось бы самым заурядным явлением, которое можно увидеть в любой день недели.
Но для Клэр то значение, что она искала в дереве, перенеслось на хлопок, а с ним пришел ответ на загадку, что она видела в тот день в поле.
Есть что-то еще, думала она. Что-то после. Жизнь кончается, и начинается что-то новое. За всю жизнь ее ни разу не спрашивали о религии, семья не причисляла себя к какой-либо конфессии. Наверное, самым близким они бы могли назвать агностицизм. Но без веры приходил и страх перед смертью. Без доказательства загробной жизни они ярче осознавали свою смертность и ее ограничения. Кончина отца и то, что Клэр пережила здесь одиннадцать недель назад, лишь усилили этот страх. После не будет ничего, думали они. Умираешь и обращаешься в прах.
Стоя голой и раненной на дороге у этого поля, она знала, что умрет. Не от старости, не от непредвиденного случая, который отнимет ее жизнь через десятки лет, а здесь и сейчас, истечет кровью от ран, нанесенных маньяками. Ужас чувствовался чуть ли не сильнее боли, и ее шокированный разум искал в дереве – в чем угодно – образ, который напомнил бы о спасении. И она увидела свою мать. Дерево протянуло руки, манило к себе, обещало облегчение боли в материнских объятьях, и она шла к нему, рыдая, хотя ее не пускала колючая проволока, словно граница, утвержденная ее собственным неверием.
Она сдвинулась с места. «После смерти что-то есть, – повторила она про себя. – Кэти, Дэниэл и Стью – где-то в другом месте, обрели покой». Конечно, это было не убеждение, не бесспорное доказательство чего-то потустороннего – она сомневалась, что когда-нибудь полностью в это поверит. Но все же какое-никакое, а начало, шаг прочь от пессимизма. Теперь ей оставалось тоже найти покой.