Но был ли я жертвой? Или влечение, которое я к нему испытывал, проистекало просто от счастья общения с выдающимся человеком? До сих пор я был близким другом аббата Нуарэ, человека светлого и праведного. Я также восхищался нашим епископом и любил его, образованного, приветливого и жизнерадостного человека. Но никто из священников никогда не требовал от меня полного и немедленного подчинения своей персоне, как потребовал от меня Роже Вайан сразу же, лишь только я остался с ним наедине. Или с этой знойной парочкой. Подчинение или покорность, состояние, да, состояние зависимости, которое, как мне кажется, вызывают у наркомана только алкоголь и наркотики. Именно так и было. Вайан одурманил меня. Судя по силе его власти и по неотразимым эффектам, в которых я не разбирался, полностью отдаваясь приятным и новым для себя переживаниям, дело было довольно верное и довольно тонкое, чтобы проявляться в малых дозах.
Вопрос оставался открытым. Можно ли попасть под влияние писателя, преклоняющегося перед злом, так же как под влияние священника, чистого, великодушного человека, посвятившего себя добру? В детстве и в юношестве меня привлекало простодушие месье Нуарэ и образованность месье Буадесерфа. Возможно, я сам попал в ловушку недобросовестного писателя. Но Вайан не был олицетворением зла, злобы и мрака. Его книги не желали зла. Его ясный ум не желал зла. Он, как поется в песне, верил в «будущее человека». Странно, но у меня появлялось все больше и больше причин, чтобы считать месье Вайана святым. Во-первых, от месье Вайана не исходило дурного запаха. Как я уже говорил, от него пахло чистотой, в чем я постоянно убеждался, и он любил чистоту. Он был чист телом и духом. Любил бескорыстие, героизм, научные крайности и бросал вызов косности. Однажды, когда я заговорил с ним о святости, он резким тоном возразил мне, что было только два святых за всю историю человечества. Святой Игнатий Лойола, который был солдатом и требовал от солдат своей армии, иезуитов, абсолютного повиновения: perinde ac cadaver[2]. И святой Франциск Ассизский, который отказался от всего ради бедности перед Богом. Был еще третий, с грустью добавил он, в Советском Союзе. Но это был дьявол, облачившийся в рясу святого Сталина.
Я говорил о легкомыслии. Чем больше я вспоминаю, тем больше это качество месье Вайана кажется мне поразительным и трогательным. Не пустота и даровая прозрачность графоманов. Месье Вайан был легкомысленным человеком, потому что не знал угрызений совести, игнорировал условности и не проявлял уважения к общественному устройству. Он был легкомысленным, уж я-то знаю, и немного надломленным, так как забросил религию своего детства, отказался от веры, от Бога, от всякой формы вероисповедания. Легкомысленным, так как порвал со своей семьей, и когда его одолевали воспоминания, как смутная, тягостная тоска, то он заглушал ее алкоголем, иногда наркотиками и постоянно неистовыми плотскими наслаждениями.