— Ничего. Все, что я хотела с тобой сделать, я сделала уже очень давно.
— Тогда убирайся отсюда. Иначе я выстрелю.
— И что? Ты хочешь одним-единственным выстрелом победить свою черноту?
— А хоть бы и так. Убирайся.
Чернота покачала головой.
— Ты хочешь всех разбудить? Ты хочешь, чтобы выстрел услышали те, кто охотится за тобой?
Гельмут не отвечал. Он хотел только одного: чтобы она исчезла, поскорее пропала, растворилась в темноте, чтобы ее не стало больше.
— Это, конечно, твое дело, — продолжала Чернота. — Хуже не сделаешь. Лучше — тоже.
— Просто заткнись и убирайся. Я ненавижу тебя. Ненавижу, слышишь?
Гельмут сам вдруг удивился ярости в своем голосе. Ему показалось, что это черное пятно вместо ее лица вмещает все, что он так ненавидел. Собственный страх, собственную подлость, собственную злобу — и даже собственную ненависть к себе, которую он тоже ненавидел. Черное болото, в котором он увяз с головой — вот оно, пришло, воплотившись в эту фигуру в платье, и разговаривает с ним, издевается, дразнит.
— Хорошо, что ненавидишь, — сказала Чернота. — Только ты не избавишься от меня никогда. Даже когда проснешься, я буду с тобой. Всегда.
— Заткнись, тварь! — закричал Гельмут и выстрелил.
Оглушительный хлопок разорвал ночную тишину, зазвенело стекло, за окном взлетели перепуганные птицы, шурша крыльями.
Лицо Черноты со звоном разлетелось на сверкающие осколки. Она взмахнула руками, рухнула на колени и завалилась ничком на пол.
— Он всех разбудил! Он всех разбудил! — зазвучали вдруг знакомые голоса за окном.
— Дин-дон, дин-дон, разбудили Спящий дом!
— Ох, что начнется-то сейчас!
— Эти двое скоро придут! Ему надо бежать от них!
— Дин-дон, дин-дон, дин-дон!
— Какой же он дурак!
Тяжело дыша и стуча зубами, Гельмут положил револьвер в карман и быстрым шагом направился в коридор.
Он заметил, что на кухне горел свет, но не обратил на это внимания, сорвал с вешалки плащ, накинул его на плечи и пошел в сторону входной двери. Как только он взялся за ручку, прозвучал дверной звонок.
Да что ж такое, подумал он.
Удивляться было некогда и, в общем-то, уже нечему. Он открыл дверь.
На пороге стоял Тарас Костевич с бутылкой вина.
— Ну ты, Сафонов, даешь! — пробурчал он вместо приветствия. — Полчаса тебе названиваю. Сам в гости звал — и забыл. Уснул, что ли? Нельзя так с гостями!
— Я звал вас в гости? — нервно ухмыльнулся Гельмут.
— Звал. Всех звал. — С лица Костевича вдруг сошла улыбка, он перешагнул через порог, скинул плащ, бесцеремонно прошел на кухню, поставил бутылку на стол и уселся на диван.
— Кого — всех? — спросил Гельмут.