ОТВЕТ. Да.
ВОПРОС. Ну как? Согласны?
ОТВЕТ. Согласен.
ВОПРОС. Как хорошо, когда попадаются сговорчивые люди. Особенно сговорчивые люди, которые любят жить. Но подробности мы обсудим уже завтра.
ОТВЕТ. А сейчас вы отправите меня спать?
ВОПРОС. Если бы все было так просто… Еще пара вопросов.
★ ★ ★
Из воспоминаний Гельмута Лаубе. Запись от 10 сентября 1969 года, Восточный Берлин
Как я уже говорил, для любого заключенного лагерная больница казалась недостижимым раем. Попасть в больницу означало, что ты не работаешь и ешь. Об этом мы и мечтать не могли. Я видел симулянтов, которые в отчаянии прокусывали себе язык до крови и делали вид, что харкают кровью. Глупые. Мне повезло. Я получил самый настоящий туберкулез — билет в светлое будущее на Колыме.
Со словами о рае я, конечно, перегнул, но все познается в сравнении.
На Колыме туберкулез не лечат — этот климат губителен для легких. После обследования больных отправляют в лагеря Большой Земли, где условия, конечно, в разы лучше (если, конечно, понятие «лучше» здесь вообще применимо). Скажем так: оказавшись на больничной койке Среднебеллага после барака и ежедневных изнуряющих работ, после пробирающего до костей холода и постоянной борьбы за выживание, я почувствовал себя так, будто получил свободу. Но из одного ада, где царит вечная борьба и ненависть, я попал в другой — в ад медленного угасания, липкой и тягучей смерти, в место, где каждый день засыпают и не просыпаются, в логово харкающих кровью безнадежно больных.
Заведующим туберкулезным отделением местной лагерной больницы был русский немец из Поволжья, звали его Карл Иванович Бергнер. Узнав мою фамилию, он заинтересовался мной уже при первом осмотре.
— Ну что, — сказал он, осмотрев мои документы. — Что русскому хорошо, то немцу смерть, да?
Я промолчал, потому что к горлу опять подкатывал приступ кашля.
— Ничего, ничего. Сразу скажу, что у вас неплохие шансы не умереть. Вам повезло, что вы здесь, иначе… Когда вы заболели, десять дней назад? Иначе вы были бы уже мертвы. А вообще, удивительно, что вы выдержали путь сюда. На корабле и на поезде, да? Удивительно.
Прокашлявшись, я вдруг осознал, что впервые за все эти годы услышал обращение на «вы».
Доктор был совсем не похож на немца — широкое скуластое лицо, вьющиеся волосы с блестящей плешью и по-русски открытая улыбка: русские не улыбаются без причины, но когда они улыбаются, будьте уверены, что они делают это искренне. Другой вопрос — из каких побуждений.
Всякий раз во время осмотра Бергнер будто бы пытался заговорить со мной о чем-то, что интересовало его, но затем сам же сворачивал разговор за любезной улыбкой, сославшись на другие дела. Мне же он тоже стал интересен — в конце концов, впервые за долгое время я увидел не то чтобы соотечественника, но хотя бы человека, чья фамилия звучит на одном языке с моей.