Гельмут молчал и смотрел на стеклянный глаз, а потом заговорил неожиданно для себя резко, быстро и громко:
— Слушайте, зачем вы вообще сюда пришли? Вам что, мало того, что я сижу тут, как крыса, не вижу белого света, жру всякую помойную еду и не знаю, что ждет меня завтра, расстреляют ли меня сегодня или шлепнут к завтрашнему ужину? Что вам теперь от меня надо? Вам, может, глаз мой отдать, а? Хотите глаз? Хотите? Я отдам.
Сальгадо слегка смутился и еле заметно усмехнулся одним уголком рта.
— Ojo por ojo, y diente por diente[18]. Помните испанский, да?
— Да.
— Так вот, Гельмут, глупости вы говорите. Ваше око мне не нужно. Я и одним неплохо справляюсь. Знаете, я совершенно не жалею обо всем этом. Вы лишили меня глаза в честном бою, как солдат. Могли бы и убить.
— Мог бы.
— А мог бы и я вас убить.
— Да.
— Это была война, и мы делали свою работу. Каждый свою. Это была наша работа. Мне кажется, если бы мы встретились в других обстоятельствах, нам было бы о чем говорить. Но сейчас я не испытываю к вам ничего, кроме, наверное, легкой жалости. Вы очень глупо попались. Вы плохой разведчик. Но хороший солдат.
— Это верно.
Сальгадо залез рукой в карман пиджака и вытащил чистый, сверкающий нож с гравировкой Alles fur Deutschland. Зажал рукоять в кулаке, полюбовался лезвием, положил перед собой на стол.
— Узнаете? Это ваше, кажется, — улыбнулся он.
Гельмут кивнул, не отводя взгляда от ножа.
— Привет вам из прошлого, — Сальгадо посмотрел на нож, затем снова на Гельмута. — Я бы подарил его вам, но вам нельзя. Даже подержать не дам.
— Уберите его, пожалуйста, — сказал Гельмут.
— Я режу им колбасу, — ответил Сальгадо. — И вскрываю консервные банки.
Гельмут отвернулся от ножа, стараясь смотреть на буфет, где до сих пор стоял граненый графин с водой.
— Ладно, ладно, — рассмеялся Сальгадо, убирая нож в карман. — Извините, я не мог не подразнить вас немного. Считайте, что это была очная ставка. Всего доброго.
Он кивнул конвоирам. Гельмута подняли из-за стола и вывели из кабинета.
После этого целую неделю не было допросов.
В начале сентября его снова вызвали к Орловскому. На столе стоял радиопередатчик — тот самый, изъятый в гостинице. Так началась радиоигра, которую советские контрразведчики называли кодовым словом «Яма».
Гельмут писал в Центр, что ему не удалось покинуть Брянск из-за военного положения. Давал координаты сосредоточения войск, которые должны были повести немецкую армию по ложному следу. Описал брешь в укрепрайоне, которой на самом деле не было. Передавал ложные планы командования относительно перегруппировки войск.