Она раз за разом намыливалась, как будто это могло помочь ей смыть с кожи следы прикосновений Хьюго и особенно воспоминания о его омерзительном поцелуе. Увы, сколько бы раз она ни смывала с себя мыльную пену, ей не становилось лучше, она не чувствовала себя чище.
Проклятье! Проклятье! Проклятье!
Что забыла девушка из хорошей бостонской семьи, да еще со степенью по психиатрии, в заснеженной Аляске? Зачем тратит свое время на мужчин, которые в лучшем случае безразличны к ней, а в худшем готовы изнасиловать ее и убить, причем самым садистским образом? Каких успехов она надеется добиться, работая с «неизлечимыми»? Неужели она думает, что способна тем самым кого-то спасти?
Получалось же с точностью до наоборот. Она чувствовала себя виноватой в смерти Лоррейн, да и Даниэль тоже, пусть даже лишь потому, что Ганноверский дом возник здесь ее стараниями. Не сражайся она так яростно и публично, не начни она свою войну против тех, кто начисто лишен совести, делай она свое дело тихо и незаметно — и ничего бы не произошло. Хотя кто знает?
Закрыв глаза, Эвелин подставила лицо под капли воды. Хватит корить себя! Живо прекрати! Она создала лишь Ганноверский дом, а не монстров, которые теперь в нем обитали. Кто-то ведь должен решать проблему психопатии!
Раздался стук в дверь.
— Эвелин! С тобой все в порядке?
Черт. Вернулся Амарок, она же была не готова к встрече с ним.
— Да! — Черт побери эту гнусавинку в ее голосе, выдававшую ее с головой. Он поймет, что она плакала. — Все в порядке.
— Я слышал, что случилось в Ганноверском доме.
Хотя она и надеялась, что он не станет ее отчитывать, сочувствие было еще хуже. Критика заставит ее занять оборонительные позиции. Сочувствие же чревато тем, что она вновь расплачется.
— От кого ты это узнал?
— От Фицпатрика. Я приехал, чтобы поговорить с работниками столовой, которые последними видели Лоррейн, и, выходя оттуда, столкнулся с ним. Он сказал, что на тебя напали.
Интересно, сказал ли он, что причиной всему ее неспособность помешать другим играть на ее эмоциях? Она как наяву услышала, как Хьюго прошептал ей на ухо: «Это Фицпатрик. Он настоящий сукин сын, извращенец и садист».
Ей было понятно, откуда у Хьюго такое мнение. Фицпатрик изучал боль и ее влияние на психопатов. Неужели Хьюго и впрямь надеялся, что она поверит ему, что Лоррейн убил Фицпатрик? Боже, она рисковала своей жизнью, своим душевным спокойствием, чтобы услышать очередную ложь больного ума.
— Я сама виновата, — призналась она.
Амарок не стал с ней спорить.
— Одного не могу понять — зачем? Зачем тебе понадобилось рисковать собой?