— А ты?
— Нет, я надел. Не хватало мне принести домой жене какую-нибудь дрянь, особенно после того, как услышал, что она пошутила, что трахается как драная кошка с заключенными Ганноверского дома.
— Она об этом пошутила?
— Она сказала, что никто из нас не годится им даже в подметки.
Ганноверский дом. Опять. Для Амарока тот был сродни злокачественной опухоли.
— Эти люди сидят за решеткой, Арчи. Она не сказала, каким образом ей удается проводить с ними время?
— Должно быть, не без помощи охранников. Те явно были рады ей посодействовать. Один даже добавил, что заключенные готовы на что угодно ради перепихона с Даниэль.
— Ты случаем не помнишь имена этих охранников?
— Куш. Одного точно звали Куш. Другого не помню. Или, может, он не называл себя. Он явно был пришлый, не из местных.
Амарок положил руки на руль.
— Есть еще что-то такое, что я должен знать? — спросил он у Арчи.
Тот покачал головой.
— Это был быстрый трах. Раз-два, и все. Правда…
Амарок посмотрел на него, ожидая, что он скажет дальше.
— Правда, до того, как дать мне, она… измерила мой член. Сказала, что ее мечта — трахнуться с самым большим членом всей Аляски.
— Она так и сказала?
— У нее напрочь отсутствует стыд. Я же был пьян, и мне очень хотелось.
Амарок достал из конверта, лежавшего между ними, фотографию.
— Мы нашли еще одну часть тела — руку. Тебе она случайно не знакома?
— Вряд ли я ее узнаю… — начал было Арчи, но стоило ему увидеть фото, как он тотчас умолк. Затем открыл дверь пикапа и высунул на улицу голову, словно боялся, что его вот-вот вырвет.
— Тебе часом не дурно? — спросил Амарок.
Похоже, Арчи справился с тошнотой, но дверь на всякий случай оставил открытой, как будто был готов в любую минуту выскочить из машины, лишь бы не видеть это жуткой картинки.
— Нет. Но это точно ее рука. У нее на ногтях был точно такой же бордовый лак, когда она… когда она приложила ко мне линейку.
* * *
Эвелин действовала на чистом адреналине. Она не разговаривала ни с Фицпатриком, ни с Пенни, ни с кем из своих коллег, по крайней мере, в течение трех часов после того, как оставила их в административном корпусе, и лишь поддерживала радиосвязь с Феррисом. Вертолет благополучно сел на крышу, после чего полетел вместе с Хьюго в Анкоридж. В лучшем случае его доставят туда минут через десять, в худшем — через двадцать-тридцать. Впрочем, Эвелин с трудом представляла себе, как он протянет еще хотя бы четверть часа с застрявшим в груди самодельным ножом. Сердечная тампонада, если таковая имела место, оказывала дополнительное давление на мускулатуру сердца.