Утаре обхватив голову руками, снова заплакала.
— Не плачь, любимая! Разве плохо, что теперь мы будем вместе?!
— Хорошо! — отвечает, и снова всхлипывает.
Обнимаю ее, целую влажные от слез щеки.
— Правда, хорошо?
— Хорошо, но только Пар тебя не простит. Чувствую, будет беда!
И снова руки на голове, ерошит пальцами волосы и поскуливает…
«Знала бы ты, что только здравомыслие удерживает меня от желания пойти прямо сейчас и сломать шею щенку. Попасть в этот мир — беда! А какой-то хлопчик Пар и его родня — это так, мелочи жизни…»
* * *
Небо не обрушилось на наши головы, и река не остановилась. Соплеменники ласково, радушно приняли Утаре. Надарили подарков: хорошей одежды, чтобы зимой не мерзла, а летом не упаривалась; нитки, костяные иголки и проколки, чтобы всегда можно было ее починить. Не забывали и приглашать ее, когда сами собирались, чтобы поработать или пообщаться. Прошла неделя, и душа моей Голубки отогрелась, забылись недавние страхи.
Многие годы у моего логова лежал гранитный валун. Идея поставить над ним небольшой чум, нагревать камень огнем и париться возникла давно. Даже как-то десяток дубовых веников навязал и подвесил на стены в землянке. Какие-то моменты, вроде, отсутствия воды, земляной пол останавливали меня. Увидел зернохранилища у земледельцев и мысли сразу же появились правильные. Утаре каждый день проводила с женщинами, запасы еды у племени имелись в избытке и я решил попробовать реализовать старую задумку.
Вырыл у валуна яму литров на сто, обмазал глиной. Поставил сверху небольшой чум и стал жечь валежник. Когда глина просохла, накрыл шкурой и придавил ее крупной галькой, чтобы поменьше грязи попадало вовнутрь. Собрал по округе десяток гранитных булыжников и у большего валуна выложил очаг. Когда шел дождь или падал снег, чум разбирал, шкуру с емкости убирал. Пока бочка наполнялась, лепил из глины кирпичики и обжигал их. Выкладывал ими сток и пол будущей баньки. Пилил чурки, делал запас, полагая, что валежником камни как следует не нагреть. Наконец, наступил день, когда я накрыл шесты шкурами и зажег в очаге огонь. Поначалу даже расстроился. Вроде и тепло в баньке, но не настолько, чтобы сбросить одежду. Сжег в итоге приличную кучу дров, но большой валун все-таки разогрел. А когда закрыл отверстие дымохода, так о жары и вовсе в пот бросило. Заскочил в землянку, стал сбрасывать чуни, кухлянку и снимать штаны, а тут Утаре вошла. Смотрит и не понимает, что я удумал. Потом, наверное, решив, что ее мужчина захотел любви, сама стала раздеваться. Я, понятное дело, помог. Затем схватил горшок, веник под мышку, взял за руку Утаре и потащил ее к выходу. Тут у моей жены глаза совсем округлились, но она, безропотно, последовала за мной.